Младший брат
Шрифт:
Вернулся к обозу, куда, тут же, подоспел Василий Петрович и внимательно оглядев сутулую фигуру возвышавшегося над ним старика, задумчиво изрек.
–Это что за кадриль такая, дядь Толь, куды одежу подевал?
Старик смотрел куда-то в сторону, упрямо поджав губы и версию об ограблении Василий Петрович сразу отмел. Василий Петрович огляделся и недалеко от обоза приметил женщину, закутанную в знакомый тулуп.
–Слышь сердобольный ты мой, ты что же это, всех сирых и убогих подбирать будешь? Хлеба дал. С обоза, что ли, спер?
Василий
–Мой, мой хлеб, дома взят. Ты хоту бы узнайт, для начал.
Василий Петрович еще раз всмотрелся в лицо незнакомой женщины, европейские черты которой, указывали на ее нерусское происхождение.
–Дядь Толь, а ты смотри хоть, кому помогаешь. Она же немка, отец у неё точно немец, будь ее отец русский, а мать немка, ее бы не выслали сюда…
И еле слышно добавил.
–В никуда…
–А?
Старик приставил широкую ладонь к уху.
–Я говорю, хватит с тебя одной спасенной семьи, всем не поможешь, добрая ты душа. Она, немка эта, зиму, думаю, не переживет, даже в твоем тулупчике.
Как же был удивлен Василий Петрович, когда в первое, послевоенное лето встретил эту самую немку, ведомую под руку сильно хромающим мужичком, довольную и вроде бы счастливую. Память на лица у Василия Петровича была отменная, поэтому он ее сразу узнал, несмотря на округлившиеся черты и тот факт, что видел он её, всего, один раз.
Чудеса какие-то, подумалось ему тогда, каждый, кто попадает под опеку этого удивительного старика, спасается. Видать, молитвы его идут от самого сердца.
Глава 4 Аменгерство
Закончилась война. Благословенный месяц куралай принес весть о победе. В памяти Жумабике снова и снова разворачивался тот прекрасный майский день.
Она в ржавом тазу обмылком хозяйственного мыла стирала детские вещи. Услышав крики, подняла голову и увидела несущегося во весь опор подростка, соседского мальчика. Красный от переполнявшей его радости, задыхаясь, он кричал, вдобавок размахивая руками.
–Женгей, победа! Победа, конец войне, мы победили. Суюнши.
Жумабике вскочила, не зная, что делать. Радость стремительным потоком, поднявшаяся из глубины души будто, смыла тяжесть, огромным валуном придавившую плечи.
–Спасибо тебе, Сакен, за радостную весть. Подожди, я вынесу суюнши.
Но он не слышал её, помчался дальше по аулу делиться счастливой вестью о победе.
Жамал-апа с утра плохо себя чувствовала. Улегшись на деревянный настил, накрытый одеялами, сама не заметила, как провалилась в короткий и тревожный сон-забытье.
Жумабике вбежала в юрту и остановилась. Свекровь спала, во сне вздрагивая и подёргивая головой. Что же делать? Дети на прополке, Наталья и свекор на ферме.
–О, бисмилля, жеребеночек мой, что случилось? О Всевышний, пожалей нас, несчастных. Неужели же мало бед свалилось нам на голову? Милая, говори на кого из моих птенцов пришло черное письмо?
–Нет, апа, нет, – сквозь слезы шептала ей сноха, – победа, апа, победа, мы победили, больше нет войны.
–Победа? – не верила ей свекровь. Победа. Только бы мои кровиночки вернулись домой. Плакали женщины обнявшись, перемежая рыдания благодарностями в адрес Всевышнего.
– Так, скоро наши работяги на обед придут. Знаешь, я припрятала на такой случай немного муки без отрубей. Давай испечем табанан. Это же праздник, великий праздник!
И они забегали по юрте, мастеря нехитрый праздничный обед.
Потом уехали Наталья с Алешей. Как же тяжело было с ними расставаться. Как пусто стало после их отъезда. За эти трудные военные годы эта семья стала им родной.
Особенно тяжело пришлось Жумабике, ведь она рассталась с подругой. Именно с ней, с Натальей она поделилась тайной, что многие годы рвала её на части. Именно ей, она поведала о своей любви, несчастной и запретной. И Наталья ее поняла, выслушала и не осудила.
–Так бывает, Джума, это жизнь. Не вини себя, сердцу не прикажешь. Любовь, она такая, придет и не спросит. И что ты решила делать? Жить и страдать рядом с любимым?
–Я не знаю. Но я думаю, будет честным уйти из этой семьи. Я не могу их обманывать. Это подло.
–К родителям уйдешь?
–Нет, они меня не примут. Это же позор на весь наш род.
–И что, выгонят родную дочь?
–Я им уже не дочь. Я принадлежу семье мужу, и уйти от мужа не имею права.
–Суровые у вас обычаи, – покачала головой Наталья.
–Вот хорошо вам, русским. Вышла замуж, не понравилось, развелась. Потом снова вышла замуж. У нас так нельзя. Хвала Аллаху, времена изменились, в прежнее время меня бы убили, а сейчас… Уеду в город, если мне позволят забрать детей, правда, паспорт нужен для этого.
–А если не отдадут детей?
–Тогда останусь и буду мучаться.
–Неужели Тулютай-ата и Жамал-апа с тобой так поступят? Они же хорошие люди. И так тебя любят.
–Я и сама их люблю. И не хочу причинять им боль.
Наталья, в свою очередь, рассказывала о себе, о своём муже, о своей боли. Жумабике слушала с затаённым сердцем, и то радовалась, то сочувствовала.
–Значит, ты вышла замуж по любви?
–Конечно, а ты разве, нет?
–Ну что ты, Наталья, – смеялась Жумабике, – казашки выходят замуж не по любви, а как бы тебе сказать, по договору двух отцов. Так что, это мой отец решил, что я должна выйти за Айнабека. Если бы по любви, ты же знаешь, кого бы я выбрала.