Младший брат
Шрифт:
Вот в таких задушевных беседах, проводили подружки те часы, что им удавалось уединиться.
Однажды, во время короткого отдыха на поле, Жумабике, как всегда, делилась сокровенным – как же радовалась она возможности поведать о своей любви – и не сразу заметила, стоящего неподалеку, подростка.
–Шалкар, что случилось?
–Наталья-апай, вас зовут, там, – он махнул рукой в сторону коровника.
Молодая женщина рывком поднялась с земли, поправила сбившийся платок на голове и укорила незадачливого «гонца»:
–Что же
–Не хотел мешать вам, вы же разговариваете, – стараясь придать голосу важности, ответил тот. Шалкар был одним из тех, кто довольно сносно говорил по-русски.
Наталья убежала, засобиралась и Жумабике, ее ждала прерванная работа, а мальчишка все не уходил.
–Можно вас спросить?
–Да, конечно.
Теперь они говорили по-казахски.
–Вы не любите своего мужа?
Жумабике похолодела.
–С чего ты это взял, родной? – Жумабике криво улыбнулась непослушными губами.
–Вы сами говорили, я слышал, не один раз.
–Так ты ходишь за мной и подслушиваешь?
–Я хожу за вами, чтобы видеть вас.
Дальше Шалкар говорил сбивчиво, путаясь и начиная заново, но стоявшая перед ним женщина его не слышала. Она обмирала при мысли, что её тайна скоро может стать достоянием всего аула.
–Шалкар, а сколько тебе лет?
–Через месяц будет шестнадцать, – гордо отчеканил парень.
–О, да ты уже взрослый. Это хорошо, ведь мужчине не пристало мести языком, и я очень на тебя надеюсь, а иначе наши сплетницы как в той казахской поговорке, усадят меня на деревянного коня.
–Женгей, вы могли бы об этом не просить, даже обидно.
–Тогда что тебе нужно?
–Я хотел спросить, если мужа вы разлюбили, значит ваше сердце свободно?
Когда до Жумабике дошел-таки смысл сказанных слов, она облегченно выдохнула и улыбнулась.
–Ох, Шалкар, ты же сам называешь меня женгей, а жене брата задавать такие вопросы нельзя. Я замужем и свободно мое сердце или нет, для тебя ничего не изменит. Ты еще мальчик, ты мне в братишки годишься, не обижайся.
–Вы говорили, я уже мужчина, – набычился Шалкар.
–Твое время еще придет, война закончится, встретишь девочку и будет у вас семья.
Она оглядела длинную, нескладную фигуру мальчишки, в будущем обещавшим стать статным и интересным мужчиной и добавила.
–Невест у тебя будет, только выбирай. Будь счастлив, родной мой!
Не с радостью, а с тяжелым, давящим чувством в груди, ждала она возвращения мужа с фронта. При этом и мысли не допускала, что он может умереть, не вернуться. Потому что не надеялась на такой подарок судьбы. Нет, грех называть смерть мужа подарком. Просто не рассчитывала, что все так легко разрешится.
Летним, жарким днем, в полдень вернулся с войны Канабек. Радости не было предела. Пока родители обнимали сына, а дети бегали вокруг них, прижимаясь, смеясь, Жумабике стояла в стороне, плача от счастья, обнимать
–Здравствуйте, женгей. Как вы тут? А где ваша абысын? Где моя Ажар? Все притихли. К сыну подошла мать.
–Светик мой. Мы тебе не сообщали. Ажар и твой сыночек умерли. Что поделаешь, сынок? Все в руках Аллаха. Крепись. – -Когда? – тихо спросил побледневший Канабек.
–Еще в начале войны.
Когда страсти улеглись и вся семья села за круглый низкий стол пить чай из латунного самовара, на Жумабике навалилась черная чугунная тоска. Перед глазами все расплылось от нахлынувших горячих слез, пиала выпала из рук, остатки чая выплеснулись на узорчатую, выцветшую кошму.
Оплакивала она свою несчастную жизнь и не только свою. Она и сама не могла понять, что с ней. Женские слезы… Никто не знает их истинных причин. Порой она и сама не знает.
Свекровь успокаивала ее, утирая ей слезы.
–Не плачь, душа моя, жеребёночек мой вернется, не сомневайся.
Жумабике почувствовала, от того, что свекровь неверно истолковала ее истерику, а мужчины смотрят на нее с сочувствием, ее слезы стали горше.
–А с тобой что? – обратила свой взор Жамал – апа на прослезившегося мужа. – Не гневите Аллаха, нам радоваться надо, сын живой с войны вернулся. Что ж вы, плачете раньше времени?
Все лето ждали они Айнабека. Отчаявшаяся Жамал – апа предложила сходить к председателю колхоза.
–Да он откуда знает? Надо запрос посылать, – запальчиво сказал Канабек.
–Не надо никуда ничего посылать, – проскрипел Толеутай – ата.
– Позовите сноху.
В напряженной тишине Канабек, не сводя глаз с отца, поднялся и вышел из юрты. Жамал – апа молча теребила веретено непослушными пальцами. Муж еще ничего не сказал, но и без слов стало понятно матери: ее жеребеночка нет в живых. Не вернется он домой, не обнимет ее, не обрадуется детям, не увидит внуков.
Канабек и Жумабике вошли в юрту и Толеутай – ата начал свой печальный рассказ.
–В марте месяце, на третий год войны пришло черное письмо. Потровищ сказал мне, что должна прийти Жумабике в управление. Жена должна получать бумагу. Так положено, сказал он. А сыночек наш погиб, защищая город Сталинград. У него и могилы нет, куда могли бы мы прийти и помолиться. Я попросил Потровища ничего вам не говорить. Вот она, та бумага.
Он вытащил небольшой пожелтевший листок, сложенный вчетверо и вытянул руку. Жумабике тихо плакала, Канабек склонил голову, обхватив её руками, а Жамал -апа взяла листочек с черной вестью и прижала губам. Слезы текли по ее лицу, она ласково что-то шептала, глядя перед собой, будто обращаясь к ребенку. Не молилась, нет, она обреченно оплакивала сына. Целуя листок бумаги, единственное, что осталось от него, мать прощалась с дитем.