Много шума из-за одного покойника
Шрифт:
— Она не любит заниматься сексом? — осторожно поинтересовалась я.
Кому-кому, а мне точно не пристало осуждать женщину, у которой не ладились интимные отношения с мужчинами.
Маршалл невесело засмеялся и ответил:
— Нет, очень любит. Но по-своему, не так, как мы с тобой. — Он нежно погладил меня по спине, по бедру. — Ей нравится заниматься извращениями, причинять боль. Я любил ее и старался подладиться, но кончилось это для меня очень неприятно. Печально…
«Унизительно», — договорила я про себя.
— Потом она решила, что ей нужно родить ребенка.
Я не могла избавить его от финансовых опасений. У меня самой было крайне мало наличных денег, поскольку я усиленно откладывала их на тот день, когда мне пришлось бы покупать новую машину, жилье или еще что-то, словом, на любую из тех непредвиденных трат, которые способны разорить несемейного человека. Но вся моя бухгалтерия, худая или хорошая, зависела только от меня и ни от кого больше. Я не представляю, что чувствовала бы, если бы мне пришлось подарить половину своих активов тому, кто меня с удовольствием унижал или мучил.
— Том Дэвид Миклджон.
Взгляд Маршалла был сосредоточен в некой точке, затерянной в смутной дали где-то за моим плечом.
— Коп?..
Его темные глаза встретились с моими. Я еле заметно кивнула.
— Да, наручники ее точно забавляют, — проронил он.
При мысли о женщине, скованной наручниками, мне захотелось вернуться в прежнюю скорлупу. Я сделала над собой усилие, но выдала себя невольным всхлипом.
Маршалл немедленно переключил внимание на меня и спокойно посоветовал:
— Не вспоминай об этом, Лили. Лучше думай вот о чем. — Он осторожно провел рукой у меня между ног, приник губами к груди, и мои мысли действительно улетели в совершенно иные области.
— Маршалл, если ты случайно не заметил, то я должна сообщить тебе, что у меня нет абсолютно никаких жалоб по поводу твоей мужественности, — заявила я некоторое время спустя.
Он беззвучно засмеялся, а потом мы немного вздремнули. Впрочем, вскоре я проснулась, ощущая тревогу и неловкость. Стараясь двигаться как можно тише, я выбралась из постели и натянула одежду. Дыхание Маршалла оставалось ровным и глубоким. Он незаметно сместился на освободившуюся половину кровати. Колеблясь, я склонилась над ним, едва не тронула за плечо, но отвела руку. Мне до смерти не хотелось будить его, хотя не терпелось уйти.
Я вышла через черный ход, прижав «собачку» замка, чтобы он за мной защелкнулся. Пока Маршалл рассказывал мне о бывшей жене, у меня из ума не шла та дохлая крыса,
Кукла Кен, игрушечные наручники, дохлая крыса… Понятно, что подброшенные мне вещицы имели отношение к моему прошлому, а вот крыса в их ряду была явно лишним звеном. В голове слизнем проползла мысль: вдруг Тея мучила в детстве зверушек? Может быть, эта крыса — тоже напоминание о ее прошлом? Шагая по улицам в темноте, я невольно поморщилась — не переношу жестокости по отношению к беззащитным существам.
В этот ночной час улицы были пустынны, город погрузился в глубокий сон. Я шла, не соблюдая обычных предосторожностей. Увидеть меня поздней ночью могли только два патрульных копа, причем я знала, где в данный момент пребывает один из них. По пути домой я на всякий случай проверила — Том Дэвид еще не уходил от Теи. Скорее всего, он отпросился с дежурства. Неужели полицейская диспетчерша решилась бы выдернуть его из постели?
Шагая по своей подъездной аллейке, я, зевая во весь рот, уже достала из кармана ключи и направилась к входу в дом. Тут-то меня и застигло нападение. Усталость и рассеянность не сыграли никакой роли. Я готовилась к этому моменту на протяжении целых трех лет.
Едва заслышав шаги бегущего ко мне человека, я развернулась к нему лицом, зажав в кулаке ключи, чтобы усилить удар. Но нападавший в лыжной маске держал в руке то ли швабру, то ли черенок метлы. Он неожиданно замахнулся и засадил мне по ребрам. Сверхчеловеческим усилием я устояла на ногах, когда злоумышленник снова занес палку для удара, кинула на землю ключи, схватила черенок обеими руками, выбросила вперед ногу и лягнула противника прямо в грудь — прием не самый блестящий, но явно лучший в сложившейся ситуации.
Нападавший поневоле выпустил из рук палку, что было плюсом, но я при этом пошатнулась и уронила ее. Это уже послужило минусом. Однако мой пинок отбросил его на спину, что позволило мне принять более устойчивое положение, прежде чем он очухался, ощерился как взбесившийся пес и кинулся на меня.
Я и сама чувствовала, что вот-вот потеряю над собой контроль. Вперив взгляд в затянутую лыжной маской голову, ничем, впрочем, больше не защищенную, я набрала в грудь воздуха и нанесла кулаком удар во всю свою мощь, затем выдохнула и автоматически заняла оборонительную позицию.
Нападавший взвыл и завалился назад, руками прижав то место, где у него находился нос. Я помогла ему упасть, напоследок поддев коленом под подбородок.
На этом все и окончилось. Я продолжала стоять на изготовку к бою, а на моей лужайке катался по траве, рыча и булькая, поверженный злодей. В доме неподалеку загорелись огни. Людей разбудили пронзительные жалобные вопли незадачливого драчуна. Клод Фридрих, привыкший к различным непредвиденным ситуациям, метнулся ко мне из-за изгороди со скоростью, делавшей честь возрасту. Я остановила его взглядом и снова сосредоточила внимание на преступнике, корчившемся на траве. Фридрих так и застыл на месте.