Множество жизней Элоизы Старчайлд
Шрифт:
Прошло сто лет с тех пор, как человечество впервые отправилось в космос. Подумать только. Сто лет с тех пор, как построили Берлинскую стену. Почти сто лет с тех пор, как появились «Битлз». Как летит время.
А сейчас наступает новый год. Люди празднуют. Нового года всегда ждешь с нетерпением. Новый год – это пора надежды.
В январе нередки наводнения. Дожди, напоминающие о Великом Потопе, проливаются над Европой. По всей вероятности, из-за тех же вулканов. На севере Словакии река Татшаньска выходит из берегов, и лавина слякоти и мусора растекается по дороге, протянувшейся вдоль речной долины из
– Движение на этой дороге затруднено, – сообщает автопод своему пассажиру. – Рекомендую перенести поездку на более позднее время.
– Все в порядке, – отвечает пассажир. – Я пойду пешком.
«Иди туда, куда позовет сердце».
Галлея Гашек выходит из автопода и наступает прямо в грязь.
– Это небезопасно, – предупреждает автопод.
– Я справлюсь.
Какими высокими кажутся горы. Они как стена, отделяющая этот мир от следующего. Погрузнели от снега. Первого после пыльных бурь и испепеляющего зноя снега. Однако здесь, в долине, снега нет. Только слякоть и грязь. Она перекидывает сумку через плечо и находит тропинку на размокшей дороге, ступая туда, где остались следы других ходоков.
В долине реки охотятся красные коршуны. Один из них кричит. Крик похож на плач младенца, он эхом отскакивает от горных склонов. Вдоль дороги растут дубы и кусты боярышник, рябины и высокие клены. Отсюда Галлея видит реку. Та вернулась в свои берега, но вода все еще несется стремительным потоком. Над долиной висит дымка тумана.
Дорога, ведущая к ферме Немцовых, почти полностью ушла под воду. Надо было взять с собой резиновые сапоги. Да и черт с ними. Она закатывает джинсы, входит в холодную воду и идет вброд.
На ферме в хлевах темно и пусто. Галлея садится на ступеньку, снимает носки, отжимает их и вешает на стену. На босые мокрые ноги туфли натягиваются с трудом.
Сквозь щели в деревянной стене она заглядывает в доильный зал. Решетки давно проржавели. Дорожки разворовали на отдельные камни. Коров здесь не держат уже много лет. Остались только клочья соломы и память о том времени, когда хлев наполнялся мычанием скота во время дойки, жужжанием молокосборников, запахом и брызгами навоза. Сейчас тут тоскливо и сыро. Доильное оборудование исчезло. Что ж, никто не заплачет. Допотопная советская рухлядь. Она вспоминает, как Катя кипятила воду в чайнике, чтобы отпаривать трубы, пока Ярослав тихо разговаривал с коровами, похлопывая их по бокам, а старый Кристоф чистил солому.
Пахнет гусями. Недалеко от старого пастбища, где когда-то паслись быки, стоит новый гусятник. Он пуст. Но она думает, что восстановить его не составит большого труда.
Она пересекает двор, направляясь к дому, поднимается на крыльцо и дергает ручку двери, ведущей на кухню. Заперто.
Ничего. Она подождет.
Все выглядит меньше, чем в ее воспоминаниях. Более обветшало. Но это вечная история. Память – она как увеличительное стекло. Но вот луга… Разве что луга, пожалуй, выглядят как прежде. Между травинками пробиваются подснежники. «Поздновато для подснежников», – думает она. Это все вулканы. Никто не виноват.
Как же легко
В ее сторону по дорожке движется грузный мужчина. Его фетровая шляпа то появляется, то исчезает за деревьями. Он осторожно пробирается к воротам. На нем резиновые сапоги, но одет он не по погоде, в костюм с узором в красно-синюю клетку. Для жилета у него слишком выпирает живот. Его костюм забрызган уличной грязью. Под мышкой он держит папку. У него одышка.
– Мисс Гашек? – спрашивает он и машет рукой.
– Добрый день, пан Черни, – говорит она по-чешски.
– Вы говорите по-чешски? – Его это радует. Он подходит к ней ближе и пожимает руку. – Я думал, вы англичанка.
– У меня в семье были чехи.
– Жаль, что так вышло с погодой, – говорит он. – Я уж и не думал вас здесь застать.
– Я люблю такую погоду, – признается она. – Дождь – не такая уж и большая беда. В худшем случае неприятность. В лучшем – благодать.
– Приятно, что вы так думаете.
Дождь как раз начинает подходить к концу. Долину омывает странным свечением, похожим на сценическую подсветку.
– Ну, раз уж мы оба здесь, – он достает из кармана ключи, – позвольте показать вам дом и ферму.
– В этом нет необходимости, – говорит она. Она смотрит в сторону, наблюдая за кружащими в небе коршунами. – Я уже приняла решение.
Мужчина меняется в лице. Он добирался сюда по такой грязи – и все напрасно.
– Нет, вы все-таки осмотритесь здесь хорошенько, – говорит он. – Вдруг вам понравится. Дом на самом деле больше, чем кажется снаружи. И в очень хорошем состоянии.
Она игнорирует его мольбы.
– Я покупаю ферму, дом, служебные здания и все прилегающие поля. Я вижу заброшенные поля на другой стороне реки. – Она указывает на них рукой. – Пожалуйста, выясните, кому они принадлежат, и предложите владельцам любую цену. Это старая ферма семьи Свобода. Судя по состоянию земли, думаю, что на этих полях скот не пасли уже по меньшей мере лет десять.
– Вы хотите купить их? – Агент выглядит удивленным.
– Эта маленькая долина вполне хороша собой. – Она касается своего запястья. – Внести полный платеж в размере шестисот шестидесяти тысяч евро на счет «Земельного агентства Черни», – произносит она. – Собственник находится рядом со мной. Решение принято в здравом уме и твердой памяти.
Экран агента пиликает. Он вытаскивает прибор из кармана и не верит собственным глазам.
– Шестьсот…
– Ключи я заберу, – говорит Галлея. Она выдергивает брелок из рук ошеломленного мужчины. – Я буду ночевать здесь.