Модель
Шрифт:
— Спасибо тебе за то, что ты есть на свете. — И она ответила мне:
— Спасибо тебе за свет…
…Обычно постель — это вершина взаимоотношений мужчины и женщины, но у нас вышло так, что мы приземлились сразу на вершину.
И теперь нам предстояло обустраивать окружающую территорию.
Не хотелось переоценивать себя, но ничьего опыта, кроме опыта олимпийских богов, на ум не приходило…
…Как бы ни было приятно то, что происходило,
— Отдохни, милая, а я пойду схожу в магазин.
— Я догадалась о том, что ты не в церковь пойдешь.
Хотя… Может, и стоит в церковь сходить. Повымаливать себе дорогу в рай.
— Как-нибудь сходим вместе.
— Куда? — спросила Энн; и мне показалось, что поводов каяться мы еще не дали, а поводы праздновать у нас уже появились.
Поэтому я высказался, давая поле ее выбору:
— Если захочешь — в церковь, если захочешь — ресторан.
Вряд ли мое отношение к вере можно было назвать верой. А может, просто вера — это стремление людей повторять не свои мысли?
Слава богу, что она не спросила — читал ли я Писание? Потому, что Писание я не только читал, но даже однажды попытался перевести его на современный язык.
И у меня получилось очень просто: «Корреляционные моменты параметрических событий обладают энтропией…» — проще я сказать не мог.
— А ты вообще веришь в то, что Бог создал людей себе на радость? — спросила Энн продолжая оставаться в постели.
— На радость? — переспросил я. — Я представляю себе его расстройство, когда он взглянул на то, что у него получилось.
— Почему? — спросила Энн удивленно.
— Потому что уже Его внук, Каин, стал убийцей…
— …Я все-таки дойду до магазина и куплю что-нибудь вкусное.
Теперь мне хочется тебя накормить, — сказал я, еще не зная, что после этих своих слов столкнусь с новой для себя логикой — Энн знакомила меня со своим образом мыслей, ход которых не предполагал прямых линий:
— Хорошо, только не говори девчонкам в магазине, что я у тебя в постели.
— Не скажу. Я вообще пойду в другой магазин.
— В другой? — на мгновение задумалась она. — Жалко.
— Почему?
— Потому что, если бы ты пошел в наш магазин, ты мог бы сказать девчонкам, что я в постели у тебя.
— Так. Я не понял — что в твоих словах главное? — я не сумел скрыть своего непонимания хода ее мыслей; и она в ответ не смогла скрыть своего удивления:
— Главное в моих словах — возвращайся скорей.
Ну что же, жизнь, кроме всего прочего, это еще и право быть не всегда понятным…
…В магазине я взял пирожные, красную рыбу в нарезке, колбасу, ветчину, оливки и хлеб — на большее
Потом вернулся и докупил желтые персики.
Все это заняло у меня не больше двадцати минут, потому что очереди у касс не было; но, когда я вернулся в мастерскую, Энн переменилась. Она встретила меня на каблуках, с полотенцем, обернутым вокруг бедер, а свои волосы она собрала в узел, закрепив его одной из моих кисточек.
И в этой полураздетой и на четверть одетой молодой женщине было что-то королевское. И если бы все королевы выглядели бы так же — монархиям в мировой истории не грозило бы ничего.
— У тебя нет телевизора, — отметила Энн, оглянувшись на меня через плечико.
— Есть.
Он в шкафу.
— Почему? — она экзаменовала меня своими вопросами; и я заметил это.
— Потому что я его не смотрю.
— Почему?
— Потому что то, что я вижу за пределами телеэкрана, заставляет меня не верить тому, что показывают по нему.
Она стояла вполуоборот ко мне возле полок с привезенными мной из разных стран сувенирами: статуэтками, бюстиками, игрушками — символами прошлых и нынешних событий, долгое время проходивших мимо моего поколения мимо.
Символами того, что маленький мир очень большой и, самое главное, — разный.
Сувенирами — символами моих прошедших путешествий по миру. Символами того, что путешествия, как и любые события, проходят, но остается память; и память о чем-то остается только у тех, у кого что-то было в прошлом.
А если что-то остается в памяти, значит, произошедшее не проходит, а остается.
— Это все ты сам? — Энн положила пальчик на один из бюстиков, привезенных мной из Флоренции; и мне пришлось честно признаться:
— Нет, это не я.
Кажется, это — Леонардо да Винчи.
— Сама вижу, что Леонардо да Винчи. Это ты сам его привез из Италии?
— Да, я был в Италии и ходил по той же брусчатке, по которой когда-то ходил Леонардо.
— Земля Леонардо… Ты много видел… Везет же тебе, — прошептала Энн. — Ты дышал тем же воздухом, что и великий Леонардо. Как я тебе завидую.
Когда я подошел к ней, чтобы поцеловать ее в щеку, то увидел, что пальчик Энн гладит голову Галилея…
— … Не переживай, Энн, с твоими годами ты еще очень многое сумеешь увидеть.
Это мое поколение начало ездить по миру уже седым. — Здесь я перехвалил своих современников: смотреть мир начали далеко не все.
— Что поделаешь: мы — дети своего времени.
— А мы, по-вашему, — кто? — поинтересовалась она, задав вопрос, ответ на который не знает никто.
И хорошо, что я оказался исключением:
— Вы должны стать детьми не только времени, но и пространства.