Модельер
Шрифт:
Хорошо запомнив аллегорию с ботинками, Влад позвонил Юле и попытался передать ей слова Рустама. Она приехала в тот же день и привезла пару прекрасных весенних ботинок на высокой шнуровке и подошве, которая способна цепляться даже за горизонтальные стены.
— Ты меня, кажется, немножко не поняла, — сказал Влад, принимая подарок.
— Отчего же, прекрасно поняла, — сказала Юля, скидывая пальто. — Я тебе всё ещё нужна… ого, загорелый! Давно ты приехал?
— Несколь… постой-постой… неделю?
— Понятно. Когда ты всё это нарисовал? — она засмеялась пустым звенящим смехом. — Чувствую себя Алисой, попавшей в бумажное королевство. Моя любимая сказка. А ты как будто написал для меня продолжение.
Владу пришлось снова открывать окно. После визита Рустама он истекал соплями; африканский климат пристрастил его к себе не хуже, чем если бы ему дали отведать каких-нибудь местных грибов. «Отведай африканских грибов — и наших лесных мухоморчиков ты больше есть не сможешь», — наверное, сказал бы Савелий.
Юля явно обижалась. Владовой затупленной, заржавевшей интуиции хватило, чтобы этого понять. Но она приехала и с удовольствием взялась за прежние обязанности. Прежде всего, рассортировала всё, что нарисовал Влад, сделала уборку и выкинула из холодильника всё, что посчитала несъедобным. И заставила Влада показать свой облезающий нос на улицу, вынести мусор.
— Никогда не видела столько пустых бутылок в одном месте, — качала она головой.
— Как Ямуна? — спрашивал Влад, но она корчевала его попытки быть вежливым:
— С каких пор тебя интересует, как мы живём? Ни одной весточки за месяц, ну надо же…
— Ну ладно, — вздыхал Влад. Он чувствовал себя как-то не так: до сих пор его поползновения к социальным контактам подхватывались и с удовольствием доносились до адресата. Он знал, что достаточно плох в этом деле — как и во многих-многих других вещах, которыми занимаются люди по всему миру. Хорошо соображает он, в сущности, только в своём узком ремесле, которое отчего-то вдруг пользуется у кого-то популярностью. Наверняка это всё Юлина заслуга. Интересно, ей нравится провожать по жизни всяких аутсайдеров по их узким, странным тропинкам, через болота, под вороньими гнёздами или совиными дуплами, или просто по какой-то причине импонирует он, Влад? — А Савелий? Всё ещё работает в своём театре?
Юлия грохнула об стол жестяным совком для мусора.
— Слушай, хочешь узнать — позвони ему, как позвонил мне. Если вдруг его встречу, не скажу о тебе ни слова.
Влад сделал ещё одну попытку.
— Рустам говорит, я нарисовал хорошие вещи.
— Я вижу и сама, — буркнула Юля. Конечно, она успела изучить каждую карандашную линию, каждый штрих. Признала: — И правда. Это лучшее, что ты когда-либо рисовал. Работы смелые, ни на что не похожие, а ещё они очень цельные. Держу пари, будут выглядеть не хуже, когда Рустам с командой подготовят парочку на всеобщее обозрение — для бутика. Но послушай, неужели ты на самом деле считаешь, что я занимаюсь тобой потому, что ты гениален?
Она разгадывала все его ходы с полпинка.
— Ну… — вопрос привёл Влада в замешательство.
— Ты ничуть не поменялся, — с горечью сказала Юля, и эта горечь вошла в глубокий контраст с её обычной холодностью. Обычной — с того момента, как Влад впервые её увидел после месячного перерыва. — Даже опасности не смогли тебя поменять. Видимо, придётся мне нянчить тебя ещё очень долго.
«Там и опасностей-то никаких не было», — хотел промямлить Влад, но зрелище тёмно-багровой струи, что перечеркнула девственно-белый лист Юлиной выдержки, всё ещё стояло перед его глазами.
Влад не имел опыта раскопок в человеческих взаимоотношениях, в новинку ему было оказаться вдруг частью этой системы. Вопрошать у самого себя, нормально ли не испытывать по этому поводу энтузиазма, он не стал: наверняка ничего хорошего в этом нет. Для людей естественно иметь интерес к другим людям: для чего в таком случае они живут, если не ради этого интереса?.. В отношении себя он определился — имеет место быть интерес не к конкретному
Но это лишь наблюдения за повадками кита, не более. Мода и традиции глубоко переплетены, — резюмировал для себя Влад, — причём не важно традиции твоей земли или чужой. Одного не существует без другого, а новшества не берутся из ниоткуда. Он не думал об этом, когда набирал материал для своих костюмов — он думал о концепции. Концепция, идея — вот что прежде. Художник не начинает работу над картиной без цельного образа в голове, писатель не начинает произведения, не проделав какую-то предварительную работу над зудящей в голове идеей.
Влад просто продолжил рисовать, стараясь не обращать внимания на Юлию. И лишь однажды сказал:
— Если ты не можешь держать при себе эмоции, то лучше не приходи. Пожалуйста. Ты меня сбиваешь.
Юлина спина, к которой он обратил эти слова, уязвлённо выпрямилась. Она готовила еду, теперь же бросила на сковородку ложку, которой помешивала макароны.
— Я и держу их при себе, — сказала она негромко.
Взяла себя в руки. Звуки, с которыми ложка скребёт по дну сковороды, возобновились, правда, теперь что-то изменилось. Как будто в часах поменялась шестерёнка: звук был другим, но для Влада не менее назойливым. Словно говорил: «да, ты меня раскусил, но это не значит, что я не буду тебя доставать. Я буду тебя доставать не таясь, более осмысленно, применяя более изощрённые методы». Любому другому бы этот звук сказал, что Юля не испытывала пиетета пред тефлоновым покрытием сковороды. Она могла позволить себе покупать новую хоть каждый месяц.
«Как же ты их держишь», — подумал Влад, — «когда у меня в руках крошатся карандаши, а бумага сворачивается, как будто к ней поднесли спичку? Когда каждый шум, тобой производимый, веский, как выделенный курсивом шрифт? Это небольшая неприятность для увлечённого человека, но она, тем не менее, сбивает с толку».
Юлия приходила каждый день, вытянувшись по струнке и, пронзив его холодным взглядом, отчитывалась об успехах в мастерской. Показывала на телефоне фотографии или загружала их на компьютер и листала для Влада, стуча ногтем по клавише. «Лучше бы она подавала свои бесчисленные записки», — с грустью думал Влад, и начинал скучать по Савелию.