Мое королевство. Бастион

Ракитина Ника Дмитриевна

— Вот что, Яша, — Даль придвинул к редактору «Вестей Эрлирангорда» коробку сигар с золотым ободком, — одна фигурантка у нас имеется, второй проявляется тоже. Пора кампанию в прессе начинать. Чтобы не казались они невинными жертвами государыни.

Зимовецкий приставил два пальца к виску:

— Пора так пора, Даль Олегович. В лучшем виде сделаем.

Крапивин вздохнул:

— Не пересоли. Толпа не должна жалеть бедных сироток. Только факты.

— Важны не факты, важна подача, — Якуб ухмыльнулся и вышел.

Дорогой и талантливый сотрудник, не подведет.

Даль перелистнул календарь. Пора было заниматься корзиной моны Сабины и курсантом Володей.

Комиссар

вызвал к себе куратора по корзине. Замызганный, мелкий, тот привел себя в порядок в приемной и все равно стыдливо приземлился на краешек кресла, разложив заметки перед собой. Но рассказ лился плавно и занимательно.

— Дали мы отмашку Одинокому богу. И все вышло как по писанному.

— Стало быть, корзины подменили…

— Да. Девица в кацавее и коричневом с белой полоской платке. Такие деревенские бабы носят. Ловко так проделала, с опытом. Мона Сабина торговались и ейных манипуляций не заметили. Или приказано было не заметить. Корзинки, кочаны — все в точку. За моной Краон проследили, оне с базару сразу домой борщ варить. А вот девка в проходной подъезд шуснула, потом еще в один, и на чердаке за трубой облик поменяла. Весь узел старья там запрятала, мы все перещупали, описали и взад поклали, как было. А вышла уже курсисткой: юбка, жакет, сапожки модные на шнуровке. И коса мотляется. Росточком повыше стала, мордахой тоньше. Но я все одно эту фрю узнал, мигом, а на рынке еще сомневался. Мята Залевич, шило в нашей заднице. Просю пардону.

— Да что вы, я и сам так думаю, — ухмыльнулся комиссар.

Быть может, мятежный дух передал своей воспитаннице мессир Халецкий, а может, Мята всегда такая была: кусачая, драчливая, пацаненок в юбке. С того момента, как Сан с группой воспитанников в недоброе время пересекся с Краоном на маяке и пожертвовал собой, спасая детей, Мята успела вырасти в ладную чернокосую девицу, разбивающую сердца. Но все черты детского характера лишь обострились, превратив шебутную девчонку в пламенную революционерку, пламенного заступника «несчастных создателей, угнетаемых Кругом и государыней». И хлесткого, ядовитого репортера. Что-что, а речи Мята толкать умела. Пикеты, митинги, фельетоны были ее стихией. В крупные серьезные издания одиозную девицу не брали, что заставляло ее подозревать заговор, продажность и обличать своих оппонентов с еще большим жаром. Досталось и департаменту Даля, получившему в определенных кругах имя «крысятник» с легкой руки Залевич. В общем, уже можно было браться за голову.

— И куда же она после этого пошла?

— В лавку Гюльши Камаль.

Круг замкнулся. А ведь Даль почти ненаследной принцессе поверил. Слишком легко она рассталась с Иглой, вот что. Или это перевод стрелок? Или Гюльша тоже промежуточный этап?

— Пробыла Залевич там с открытия аж до полудня и вышла со стопкой книжек, бечевкой перевязанных. Пошла домой.

— Телеграмму передала? Со стороны Камаль телодвижения были?

— Наш сотрудник входил под видом покупателя, нырял за стеллажами и в заднюю комнату пролез. Передала. Гюльша никуда не ходила. Пришли к ней.

Он выложил список на стол.

«Гай Сорэн», выделил Крапивин знакомое имя. Этот, как и Мята, успел отметиться во всех подрывных организациях и на учете в департамента состоял.

— Хорошо. Прошерстите всех. И этого тоже.

— Но… — развел куратор руками.

— Мне плевать, кто его дед. Идите и работайте.

Даль выпил чаю, чтобы успокоиться, и тут вошла покрасневшая Зина:

— Там этой наивной руки крутят. К вам рвалась. Ну, репортерша.

— Залевич? — комиссар фыркнул. Пламенность Мяты

превосходила только ее наивность. На ловца и зверь. Достаточно девицу позлить, и вся цепочка заговорщиков будет у него в руках.

— Пущай у вас посидит часок, попьет чаю с бараньками, — хмыкнул он. — Доведите ее до белого каления, а тогда уж ко мне.

Зина захихикала:

— Ой, вы рискуете, Даль Олегович, выцарапает она вам глаза.

— Еще чего-либо не было? — спросил он наугад, чувствуя плотность событий.

— Я вам сводки принесла, — Зина показала на отчеркнутое красным. — Мне описание юноши знакомым показалось.

Даль впился в выделенный абзац глазами:

— Мне тоже.

На первый взгляд, ничего особенного в происшествии не было. Парень пытался пересечь реку по железнодорожному мосту. Охранник пытался его задержать и стрелял дробью. Парень сбежал. Даже не ясно, подстрелили ли его. Было это на ранней зорьке, в тумане. Толком нарушителя сторож не разглядел, но приметил, что белявый, кособочится, и левое плечо выше правого. Еще досталась сторожам стопка отсыревшей бумаги. А стрелка — переведена, и не угляди это вовремя, быть бы аварии. При том, что никто посторонний на мост не всходил точно и даже к стрелке не приближался.

— Дрянь! — сказал Даль. — Давай этого сторожа ко мне. И напарника его. Может, удастся зацепиться. Но я почти поручусь, что это Ленцингер-младший. И бумаги эти ко мне срочно. И чтобы не читали.

Сторожа смущенно прятали под стулья ноги в сапогах, хотя Зина снабдила их суконками и щетками, чтобы привести себя в порядок перед визитом в высшие сферы. Потели, мялись, краснели, точно раки в кипятке.

— Да не читали мы, мессир комиссар, Кораблями клянусь. Я только печатными умею, мой младший и вовсе не того почти, деревенский. А там такие бумажки, ровно курица лапой, и слиплись все, как, звиняйте, жопа от меда. Мы выкинуть хотели, а потом подумали, вдруг что-то важное.

— Правильно подумали.

Даль позвонил. Вплыла Зина с расписанным цветами подносом, на котором пыхала жаром чаеварка и стояли стаканы в серебряных подстаканниках, сахарница и ваза липких леденцов.

Комиссар первым налил себе чаю, показывая пример, щипчиками наложил в стакан колотый сахар. Сторожа проводили Зину восторженными взглядами и тоже стали пить, присербывая, выпросив пару блюдечек.

— Сахару берите.

— Да как можно? Только к третьей чашке.

И опять потек рассказ, прерываемый наводящими вопросами. Мужики успокоились, фуфайки расстегнули и на подробности не скупились.

— Ранетый он, — старший погладил бороду, вытрясая крошки. — Я ему точно в зад дробью поцелил. Убегал он, кустыкая, ровно заяц. А мы потом на шпалах кровь видели.

— Будет он себе дохтура искать в округе, — добавил младший.

— Доктора в округе… — Даль побарабанил пальцами по столу. Что же, придется заняться больницами, амбулаториями, частными практиками. Где-нить Ленцингер-младший да объявится. Вопрос только, где?

— Что ж вы не догнали его? — спросил с досадой.

— Да потеряли в тумане, вода только хлюпнула.

— Зина! — выглянул в приемную комиссар. — Узнайте в полиции, не находили ли утопленников под Новодевичьим мостом. И репортеров подключите, скажите Яше Зимовецкому, пусть и тут носом землю роют, награда будет. Но в печать что без моей подписи просочится — голову сниму. Ковригина группу ко мне, пошлю на этот холерный мост. Может, найдут что. Хотя…

— Сделаю, Даль Олегович, — моргнула секретарша.

— А вы, милейшие, получите награду в канцелярии. Зина, пропуска им подпиши и отведи за деньгами.