Мое побережье
Шрифт:
Тони, не церемонясь, собрал в единую кучу все мои вещи с кровати и комком уложил в кресло.
— Пеппер?
Всхлипнула. Гигантская гиря внутри полетела вниз, а узел, представлявший собой поток слез, как в мультиках, развязался и ринулся следом.
— Мне так стыдно, — волна накатила, и горячие слезы обновленным потоком заскользили по щекам, обильные, они стекали по шее и прятались в платье, делая попытки сохранить остатки макияжа бесполезными.
— Пеп, ну, боже, — он обнял меня за плечи, так, что руки оказались беспомощно зажатыми у груди, и сжал с той самой усмиряющей силой, какая
Очередной всхлип перемешался с истеричным смешком, в одночасье преобразуясь в плач. Клиника.
— Не сравнивай.
— Почему нет? Все кругом выпивают, ничего ужасного в этом нет.
Спорить с ним не хотелось, да и собственный голос, высокий и искаженный эмоциями, убедительным не казался. Он не поймет. Он вообще никогда не принимал происходящее близко к сердцу так, как на любую мелочь реагировала я; он другой по всем аспектам. Я шевельнула руками, порываясь вытереть капающие с носа слезы, но Тони воспринял движение как порыв на волю, и разжал объятия.
— Выглядишь ужасно, — проинформировал он, разглядывая мое лицо.
Игнорируя замечание, покачиваясь, я добрела до кровати и неловко плюхнулась на покрывало. Ворочаясь в лежачем положении, барахтала ногами, будто перевернутая на панцирь черепаха, выбивая тем самым одеяло из-под себя. Манипуляции увенчались успехом. Подумав было снять платье, вовремя вспомнила, что кроме нижней части комплекта белья под ним на мне ничего нет.
Старк словно дожидался, когда я улягусь. Наконец копошения затихли, и свет торшера погас. Остались одни колокольчики.
— Запомни, что я тебе сейчас скажу. — В позе на спине все идущие, но уже не так рьяно слезы затекали в уши, и я перевернулась на бок. Черт с ним, с этим платьем. Не хочу его снимать. Вообще ничего не хочу. — Пеппер, слышишь?
— Угу, — проигнорируй тебя, попробуй.
— Я приоткрою на кухне окно и закину через него ключи, когда запру дверь. Проснешься — не забудь первым делом убрать их на место. Поняла?
— Угу.
— Это важная информация, — какой приставучий.
— Угу.
— Пеппер.
— Что? — я через не хочу открыла глаза, отмечая Тони, успевшего дойти до дверного проема.
— Напишешь утром, как ты, — фигура в коридоре расплывалась. Подсыхающие слезы стягивали щеки, а веки беспощадно тяжелели — мягчайший плен кровати сыграл свою роль.
— Не выключай светильник, — пробормотала напоследок и натянула одеяло до подбородка, отчего-то уверенная, что он не посмеет ослушаться.
Хорошо бы завтра ни черта об этом вечере не помнить.
Язык западал.
Ни-чер-та.
Не выражайтесь, юная леди.
Было ли пожелание спокойной ночи реальным или инфантильным призраком подступающего сна, я уже не разобралась.
========== 8. ==========
Ладони ерзали по гладкой поверхности простыни, заползали под подушку, переворачивали прохладную соседнюю, успели запутаться в наволочке, случайно сбросили на пол жирафа Кристофера. Пальцы пробежались по тумбочке, минуя глянцевую обложку каталога одежды… что-то тонкое, похожее на твердую веревку, прохладное; один глаз недовольно приоткрылся, взирая на шнур от лампы — господи, и всего-то. Рука спустилась вниз, обхватила
Тяжелый полустон эмоционально вырвался из глубины души, о чем я, впрочем, очень быстро пожалела — внутри головы перекатились справа налево тяжелые шары для боулинга в уменьшенной копии, стукнувшись о стенки черепа. Я зажмурилась и прижала холодные пальцы к вискам, не прекращая бесконтрольно поскуливать.
Что. Вчера. Было.
Решив, что час довольно ранний для субботы, перекрутилась со спины на живот и уткнулась лбом в подушку, однако смена положения облегчения не принесла. Неожиданно крепкая ткань, слабо напоминающая свободную майку, завернулась вокруг талии и недурно передавила. Заглянув под одеяло, подавила в себе желание тихо захныкать — то, что казалось жутчайшим, слишком реалистичным и слишком нереальным одновременно кошмаром все-таки было явью.
Вот же дьявол.
Я сложилась в позу зародыша и накрылась с головой, позволяя себе спрятаться от порочной реальности под душным коконом хотя бы на пару минут. Нет, нет, господи, за что.
Никогда больше не буду пить!
Пусть я и прилагала колоссальные усилия к тому, чтобы взять разум под контроль и выкинуть мысли о произошедшем, внутренний голос, именуемый совестью, решительно настроился на самоистязания, и «кусочные» события то и дело мелькали выхваченными неоновыми лучами картинками под зажмуренными веками. Вот Брюс говорит что-то определенно смешное, а я врываюсь в его личное пространство и хлопаю по коленке, сгибаясь пополам от смеха; вот Тони предлагает уехать, и в моем рассудке рождаются самые неприличные варианты развития событий, результатом которых становятся нетронутая кровать дома, волосы в беспорядке и платье со следами стыда. Боже, я действительно об этом думала?
Слишком резко дернула ногой в попытке физически отделаться от катастрофических воспоминаний, да застонала не столько от конфузности, сколько от вспыхнувшей боли в зацепившейся за одеяло коленке. Дремота моментально сошла на нет.
Попыталась встать, да локти подогнулись, и обессиленная тушка повалилась обратно. Было решено сползать частями: первыми на коврик съехали ноги.
Платье источало зловонные ароматы ночных похождений, от волос несло сигаретным дымом. Простыми утренними процедурами положение не спасешь — тут нужен как минимум одночасовой прием душа. С перемыванием каждой части тела на два раза.
Вид колена оставлял желать лучшего: красный ободок воспаления не спал, ссадина покрылась корочкой и выглядела ужасней и приметней, нежели вчера. Гадство. Теперь даже колготки светлые не наденешь.
Живот заурчал, требуя пищи, однако от одной мысли о еде замутило. Неловко вставая, кряхтя и покачиваясь, я искренне пожалела, что вообще проснулась.
Я отмокала до тех пор, пока «целая» нога не покраснела, подставленная под поток льющейся воды — мысли то и дело занимали новые осознанные подробности, порождающие желание заполнить ванну до краев и с головой туда окунуться. Предпочтительно, не выныривая.