Мое побережье
Шрифт:
Тони шмыгнул носом, вытер ладонью губы и критически осмотрел ту. Приглядевшись, я заметила, что слабые разводы имеют самого естественного рода происхождение и разносят ощутимый, характерный, металлический запах.
— Ты уже «железный человек»? — поинтересовался Брюс, аналогично проследив взглядом за его манипуляциями.
— Нет, пока только «плейбой». А тот псих — определенно.
— Что на этот раз? — в отличие от меня, Беннер не спешил расставаться со своим «Майами айс». Капельки влаги лениво стекали по стенкам медленно теплеющего от его рук стакана.
—
— И что потом? — давно не припомню столь отчаянного желания разговориться со Старком.
— Что потом, его — в шею, я — к стойке, — как само собой разумеющееся. Впрочем, чего еще можно было ожидать; с Тони связываться всегда себе дороже. — Вы пойдете танцевать сегодня или так и будете пускать корни в сидения?
Думала я недолго. Четыре глотка — ровно столько оставалось до ничем не заполненного дна бокала. От алкоголя, в резком порядке и большом количестве поступившего в организм, тело передернуло. Я поморщилась и, придерживаясь за стойку, в лишенном грации движении (но по моим меркам относительно нормальном) сползла со стула.
— Идем, — пол оказался мягким, однако я себе мысленно приказала держаться смирно. Я — боец. Я — бравый солдатик.
Или нет, не пол. Ноги. Ноги определенно напоминали травинки, колышущиеся по ветру, а тело было таким легким, что дунь — развеется.
Пьяной я не была точно — голова работала на ура, но вот координация подводила, словно ниточки, связывающие команды с мозговым центром, оборвались. Или что там обрывается; спрошу у Брюса, когда вернусь за добавкой — то, что мое сознание через считанные минуты станет ясными, было очевидно, как закон всемирного тяготения, и грустное настроение, охватившее после первого коктейля, вернется.
Старк подозрительно покосился на меня, переглянулся с Брюсом.
— Сколько ты выпила?
— Не настолько, чтобы не удержаться на ногах, — я отвернулась, как самой показалось, важно, зашагала к ритмично движущимся танцующим.
Чего? На секунду задумалась: почему «настолько»? Он же не спрашивал, насколько. Он спросил сколько, то есть численное количество, заданное… фу-фу-фу. Математика и логистика. Замахала бы руками, гоня неуместные
Плевать.
А эта песня, держу пари, была в последнем «Форсаже», что мы смотрели.
Одна бы я танцевать ни в жизнь не стала, но рядом появился Тони, и все встало на свои места. Боже, вот, оказывается, во имя чего выпивают: тело стало невероятно подвижным, усталость от длительного пребывания на каблуках куда-то исчезла, а голова стремительно освобождалась от предрассудков. Почему люди не говорят то, что жаждут сказать, в трезвом состоянии? Почему не могут двигаться, словно их никто не видит, к чему весь бред с заборами ограничений, выстроенный вокруг фасада твоей жизни?
Слова путались. Кажется, танцпол воистину пронизан неповторимой атмосферой разожженного огня молодости, на который слетаются все мотыльки в округе.
Тони двигался напротив. Контуры нечеткие. Такой родной, что сердце заходится.
Вижу его и испытываю чувство неконтролируемой, цунами сметающей все на своем пути нежности: дружеской, братской, материнской, нежности к парню, в объятиях которого отключается мозг, такой, что хочется задушить от переизбытка эмоций. Он эгоистичный. Заносчивый. Непомерно болтливый, самовлюбленный, но каждый недостаток, содержащийся в длиннющем списке из оных, столь правильный, что я в ближайшем будущем запишусь в отряд моральных самоубийц, доколе не ощущаю никакого дискомфорта, вытерпливая его заскоки.
Равновесие прекращало существовать, и меня стихийным магнитом тянуло к нему. Запах мужчины. Просто сносит голову.
Я не сообразила, отчего рассмеялась, закусывая губу и ловя подставленные ладони, переплетая пальцы. «Райская птица», ты была лишней. Такая замечательная опора; такие уверенные, что хочется вручить ему собственную жизнь.
Родной-родной-родной. Так здорово вплотную, что почти неловко, неразмыкающиеся руки, которых так не хватало.
Мы не всегда попадали в такт. Я прикрыла веки, уходя от режущего глаз света, еще больше ссорясь с координацией.
Его лицо совсем рядом. Тони расцепил переплетенные пальцы только затем, чтобы переместить руки на талию; дробь ритмичных дублирующихся мотивов где-то на задворках сознания — ладони медленно соскользнули на бедра. Боясь упасть, я осторожно обхватила крепкие руки повыше локтей, немного сожалея, что он не снял пиджак.
Стоит терпеть все извращения судьбы, чтобы прижаться к родной груди и ткнуться подбородком в плечо.
Боже, ну как мне без тебя. Что я буду делать, когда ты исчезнешь?
Какой невероятный успокаивающий эффект он оказывает, едва к нему прикоснешься. Не страшно. С ним — под защитой, в его объятиях — надежней некуда. За каменной стеной.
Мужчина.
Смущение, маячившее где-то там, в полном реалий мире, щекотливым огнем проносилось по венам каждый раз, стоило нашим коленкам стукнуться друг о друга. Жесткий ремень, шаркающий по тазовым косточкам, сокрытым легким шифоном, жар под джинсовой тканью в местах соприкосновения с колготками в сеточку. Непозволительно много открытого тела и ответная многослойность с его стороны.