Мои? чужои? король
Шрифт:
Но когда-то заканчиваются даже слезы. И вот последнии частички его плоти стали камнями, а глаза превратились в ночное и дневное светило.
Я вдруг поняла, куда мы идем. Встала неуступчиво и потянула его совсем в другую сторону. А когда он воспротивился, резко дернула и прозвенела в зарождающемся рокоте:
— Стой. Мы пойдем и закончим то, что ты начал много лет назад.
Ворон замер… и медленно повернулся ко мне.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
Его голос… он будто другим сделался. Не таким, как я помнила…Почему?
— Знаю, —
В начале времен от Великого Отца не осталось ничего, кроме бьющегося сердца. Которое может узреть лишь колдунья.
ГЛАВА 19
Эгиль втыкает основание факела в зазор между камнями и делает ко мне небольшой шаг.
Так странно снова стоять близко.
Я уже успела отвыкнуть от того, насколько Ворон высок. От его пряного дыхания отвыкла. От одновременного ощущения холода и жара его тела.
Глухие удары, будто кто-то колотит огромной ногой в железном сапоге из детских страшилок по основанию замка, остаются где-то на краю сознания. Сейчас во всем мире только мы вдвоем — и даже если в следующее мгновение будем погребены, я не пожалею.
Я тоже делаю шаг и утыкаюсь лицом в его грудь.
Глупая, глупая королева, которая полюбила своего короля, взявшего её в жены для того, чтобы убить…
Сердце Ворона колотится неровно… Будто его удары притворяются человеческими, а на самом деле вторят лишь одному, тому, что толкает замок с его каменного постамента.
Я вдруг понимаю многое… еще больше, чем поняла минуту назад. И шепчу, чувствуя, как начинают бежать слезы по моим щекам.
— Ты и есть замок…
И тут же.
— Я прочитала те десять рун по-другому.
Король вздыхает. Как-то печально — даже по вздоху я слышу, что его голос изменился. Он стал… старее.
Мне так много надо ему сказать, спросить, но есть ли у нас время? И живительной струей внутри меня отзывается усталое «Есть».
Впервые со мной заговорил камень…
— Я колдунья, — отвечаю в никуда и ему, только ему. Не шепчу уже — говорю в полный голос, — Моя суть и сила связана только с собственной плотью, а не с внешней стороной. Может поэтому только колдуньи могут услышать сердце Великого Отца — он тоже лишь от собственной плоти смог создать весь мир. Может поэтому я слышу не только его сердце… но и многие другие.
Вокруг стало тихо и будто теплее.
— Скажи, ты доверяешь Скьельду? — продолжаю, волнуясь.
Эгиль понимает, о чем я спрашиваю, без пояснений. И потому отвечает спустя какое-то время, обдумав:
— Меня брат всегда поставит перед тобой.
Киваю.
Так и должно быть… так и должно.
— Он многое мне наговорил… И, возможно, не все из этого было правдой. Но сам того не ведая он повторил слова единственной колдуньи, с которой меня столкнули боги. Что не в словах суть, не в заклятиях, а в тех помыслах, что вкладываешь в них. Я слышала твое Сердце, Ворон, еще тогда, когда не понимала, что я слышу. Возможно потому не смогла
Меня обнимают его руки. Притягивают к себе, прижимают — ласково и сильно — а потом я чувствую почти невесомую ладонь на своих волосах и легкий, как изморозь, узор признания:
— Я чувствовал, что мне придется защищать тебя — может и от самого себя — когда еще не мог чувствовать. Когда мое сердце было сковано льдом. Возможно поэтому взял тебя в жены… Возможно для того, чтобы в какой-то момент понять — король не имеет права убивать свою королеву.
Прикрываю веки.
Король, которого невозможно отравить, потому что неведомый талисман, созданный колдунами прошлого, предупреждает его о малейшей опасности. Я видела этот талисман — разноцветный камень, если был опущен в отравленное вино, мог менять цвет.
Король, которого не возможно убить кинжалом, поскольку он успевает проснуться до того, как острое лезвие перережет ему горло. Который не доступен в бою, потому что его заговоренные доспехи и шлем гнут мечи, а ловкость отвергает стрелы.
Ибо Тьма укрывает его плечи.
Король, который готов потерять то, что он собирал годами, потому что влюбился в свою королеву…
— Но королева может принести жертву, — сообщаю тихо.
— Вижу, Скьельд и верно говорил с тобой…
— Ты тоже сделал не мало для моего желания. Разве не каждый твой шаг был направлен на то, чтобы приручить меня?
— Приручить? — хриплый смешок, — Именно… Но ты успела быстрее, моя королева.
Жаром обдает от его слов. От того, как берет он меня пальцами за подбородок и поднимает лицо. От его взгляда и губ, обветренных и жестких, будто последние дни он проводил исключительно на улице…
И от его глубокого поцелуя тоже жарко.
Я отрываюсь от них, чтобы улыбнуться — почти счастливо — и прошептать:
— Когда-то ты поднес огниво, чтобы разжечь огонь моей силы. Огонь, что загорелся внутри меня и с каждым днем горел все ярче. Огонь, который растопил лед… Я чувствую, что могу больше!
— Ты уже это сделала, — он всматривается в меня с улыбкой, но глаза его не улыбаются. А потом говорит то, отчего и я перестаю улыбаться, — Растопила лед, что сковывал и сдерживал мое сердце… лед, что удерживал этот замок от падения.
Падаю я.
В пропасть осознания.
Могу ли я быть виноватой?
— Твой огонь лишь ускорил немного то, что и должно было произойти. Эта история длится несколько веков, — Ворон говорит серьезно и держит меня крепко, так крепко, что можно пока остаться на земле, — Столько, сколько существует замок. Я и сам только недавно понял, в чем заключается проклятие… Да, замок дает его властителю силу и талант завоевателя. Неуязвимость, нечеловеческие способности. И забирает возможность остаться человеком. С каждым кристаллом в моей короне я все больше врастал в его каменную плоть… Но за все требуется расплата. Я нашел те десять рун, а также летопись, в которой говорилось про жертвы… С каждым веком этих жертв становилось все больше, а владельцы сменялись все чаще…