Мои? чужои? король

Вознесенская Дарья

Ох.

Изгнание и объявление вне закона — самое суровое наказания, после которого, по сути дела, обвиняемого на землях Ворона мог убить кто угодно, когда угодно и каким угодно способом — без угрозы суда. Проще уж самой лук достать…

Вот как поступить? Они оба виноваты — и оба правы.

Оба болят душой — и готовы душу эту отдать за деньги.

И соседи при этом… Верно говорят, на войне все проще.

— А ведь обвинитель не женат, — наклонился вдруг ко мне годи, который все то время, что стороны спорили, стоял подле.

Старец просто так говорить не будет…

Улыбнулась коротко.

Встала, знаком показывая, что решила. Замолкли все.

— Выслушала я вас. Каждому верю… Смерть за смерть вы взяли — а счастливее не стали. Смерть за смерть если еще возьмете, и я вас принудить к этому попробую — и всех вир не хватит, чтобы завершить. Но вот жизнь за жизнь, да к новой жизни… Соседи вы, и если бы не горе, которое вас разъединило, а не объединило, друзьями остались бы. Так что бы не связать две семьи заново? У Сонтора еще две дочери подростают… Могли бы и по другому пути все пойти, верно? Пусть породниться дважды не выйдет… так пусть хоть единожды будет. Выбирай, Рагнейд, жену себе… Оба не в убытке окажетесь, а в прибыли. А ежели не хотите… — мой голос сделался стальным, — оба в изгнание отправитесь. Не нужны мне кровавые реки у порога моего дома. А за пределами стен убивайте друг друга — все равно на том закончите.

Замолчали.

А те задумались.

Переглядываться начали.

И судя по одобрительному гулу — верное решение примут. И всем удачное…

Но от довольства и следующего спора меня отвлек всадник, что спешно въехал во двор, спешился, и бросился, запыленными длинными дорогами, мне в ноги.

Я вцепилась в подлокотники кресла и не зря. Дурные вести принес гонец с первым же словом.

— Сердце Ворона пало…

ГЛАВА 4

Одни говорят, что темного альва нет, альва нет,

Что он подох вчера в обед

И был зарыт на псарне.

“Всё это не так”, — другие твердят, — “Он жив, как тысячу лет назад”.

Это воин, они говорят,

Пришедшей с юга армии.

Тупой сасанах** идёт воевать, туда воевать, сюда воевать.

Пускай идёт, а нам плевать,

Вы согласитесь, братья.

И может быть я слегка поддат,

Да что скрывать — я же пьян в ручей!

Я всё равно не боюсь мечей

Пришедшей с югов армии.

Нестройной гурьбой не альвы идут, вражины идут, южане идут.

Стрелы в щиты их нечасто бьют,

И флаги из тряпок спряли.

Гремит раздолбанный барабан,

Шагает за болваном болван.

Такой вот бардак и котлован,

Пришедшей с югов армии.

Блуждал по горам врагов отряд, южан отряд, неделю подряд.

И там их встретил, говорят,

Баран по имени Барни.

Солдаты сильны, но баран сильней,

Они смелы, только он смелей…

Вот так баран столкнул коней

Пришедшей с югов армии.

А если за мной сам альва придёт, темный придёт, колдун придёт,

Всё выпьет в доме, что найдёт.

Нет ничего кошмарней!

Ему скажу я: «Вали за гряду»

И сходу ему заряжу в дуду.

Пускай он, карл, уходит прочь

Вслед за южной армией*

* Сильно переделанная скандинавская песня «Что дьявола нет»

** Сасанах — кельтское ругательство,

относящееся к нашему миру, но весьма подходящее и здесь

Сведения о Черном замке стали лишь началом.

Как соединяются пока еще грязные ручьи из талого снега и черной земли в единый поток, так и к нашим стенам стекалось все больше гонцов, воинов и посланников от разных крепостей.

Вопрощающих — что же случилось с вотчиной их короля?

Скорбных — будто мы уже кого-то похоронили.

Настороженных — как поведет в такой ситуации себя кюна с Долин, ставшая хозяйкой самой сильной крепости после павшего Сердца Ворона и дома хрустального племени?

Предупреждающих — о том, что по горам идут чужаки. Много чужаков со стороны долин. И пусть им не хватит сил на то, чтобы захватить Север, но кто-то точно решил укрепиться на Перевале. Уж с каким умыслом — или что за глупость и помрачение случилось с неизвестным их предводителем? — не важно. Северяне не будут этого терпеть. Уже две стычки было. А воины из-за гор все прибывают и, похоже, нацелены на одну из важных крепостей, что лежала на основной дороге, соединяющей Север и Юг. Может стоит им туда поспешить, чтобы разогнать прочь?

Неуверенных тоже было полно — бросил ли их Ворон на то, чтобы самостоятельно дела улаживали или грядет объединение?

Если бы я знала… Я только верить могла и чувствовать. Что мой муж жив. Но не раз спрашивала себя — не обманываюсь ли? Может его частичку таким образом воспринимаю?

Может мне просто хочется обмануться?

Как могла отвечала всем.

Что Сердце Ворона пало, но не под ударами врагов, а божественной волей — землетрясение разрушило основание, а льды и лавины докончили начатое. И пусьб большую часть богатств удалось спасти и люди почти не пострадали — вот в это мне хотелось верить особенно отчаянно — Черного замка больше нет. Но это не значит, что никто больше не услышит вороньего крика. Надо лишь немного подождать…

Так и сказал мне первый гонец — подождать придется. Завалы не дают пройти к самому замку, точнее, невообразимой груде камней смешавшимися с острыми пиками. Но там нет людей — и кто бы ни был прежде, точно ушли. Другой тропой, ему неведомой.

И с окрестных городков тоже донесли, что слышали о многолюдной веренице.

Но почему не в мою сторону? Не к Ястребиной крепости, если то был Эгиль? И по каким причинам он не дает о себе знать?

Не нужна больше?

Досадливо стукнула по стене и тут же погладила теплый камень — привыкла я за время проживания в павшем замке общаться с домом как с живым существом. И Сердце оплакивала из глубины души — ведь именно там я стала той, кем не могла себя почувствовать прежде.

Женой, хозяйкой, матерью.

Любимой женщиной…

А ведь для Эгиля он много большим был… местом, что давало ему силу и власть, что делало его королем Севера в той же степени, что и победы. Что дарило жизненную силу и неуязвимость.

Вдруг он теперь ослабел? Или прочие косо начнут смотреть и потребуют подтверждения того, что Лед остался прежним? Что если теперь каждый нож, каждый яд достигнет цели — и все из-за того, что я в какой-то момент не смогла…

— Вы еще пожалейте, что не напоили мертвую кладку своей кровью досыта, — раздался сердитый голос.