Мои Великие старики
Шрифт:
– Как кормили?
– В жизни я разного повидал, и еда была разная, от хорошей пищи до скудных военных пайков. В «Матросской тишине» прожить можно. Помимо всего, каждый из нас получал продукты из дома, что скрашивало жизнь. И удивительно, кроме близких пытались что-то передать совершенно посторонние люди, но я взял за правило не принимать подарков, отправлял их обратно. Помню, после выхода на свободу, на одном митинге ко мне подошла женщина и сказала, что посылала мне продуктовую посылку. «Спасибо, – говорю ей, – я был очень тронут». А она в ответ: «Но я получила ее обратно. Почему?»
– Боялись
– Нет, не боялся. Просто не считал нужным обременять людей расходами, жизнь тогда была нелегкой, но я, конечно же, всем благодарен и от души сказал той женщине теплые слова.
– А какими словами, сидя там, вы поминали Ельцина?
– Я к нему всегда относился без уважения, и сейчас это говорю. Не потому, что он уже не у власти. Я и раньше публично это заявлял, в том числе и в открытом письме на его имя из тюрьмы. Не хочу говорить о личной антипатии к Ельцину, а вот то, что он сделал со страной, с людьми, я как гражданин своей страны простить ему не могу. Считаю, что он совершил целую серию деяний, за которые должен еще ответить.
– Каким же образом? Ведь у первого президента России пожизненная неприкосновенность?
– Каким образом – это другой вопрос. Это зависит от степени общественного сознания, от тех возможных перемен, которые могут произойти, от того, сможет ли новое руководство внести радикальные изменения в социальный курс. Не хочу перечислять губительных действий Ельцина – от развала Союза до лишения нас международного авторитета. Скажем, если Хрущев был малообразованным, малокультурным человеком, но все же большим политиком, то Ельцин – разрушитель, бездумный политик. Он остался на уровне провинциального чиновника. Его ждет самый страшный суд – суд истории. Лицемерие, которое было присуще ему, не красит ни одного политика. На высоких постах он был 30 лет и все это время лицемерил.
– Владимир Александрович, скажите, не кажется ли вам, что с приходом к власти Владимира Путина, человека секретных служб, страна медленно накрывается неким колпаком, что из Кремля все чаще исходят импульсы прошлого? Я слышал, что на предприятиях, как когда-то, вводится система слежки и учета инакомыслящих.
– В вашем вопросе – смесь обывательского вымысла и большой политики. Слава богу, что после Ельцина пришла нормальная власть. Смотришь на Владимира Владимировича и видишь человека, который говорит на понятном тебе языке. С ним можно соглашаться или нет, но помыслы его ясны. Он легко и искренне общается с людьми, ведет здоровый образ жизни и здраво мыслит, много работает, переживает за все и берет на себя ответственность. Люди видят, что человек он не мстительный и, может быть, потому вряд ли пойдет на какие-либо меры в отношении тех, кто сознательно разваливал страну. В отличие от Ельцина Путин обещает мало, но, судя по всему, человек дела. Он серьезно занялся межгосударственными отношениями. Тут накопилась целая прорва проблем, и он ринулся в них, словно в омут, для того, чтобы подправить положение дел и восстановить авторитет России.
– Вы достигли очень высокой чиновничьей должности. Скажите, быть руководителем органов безопасности – это стиль жизни?
– Должность руководителя органов безопасности – скорее не чиновничья, а государственная, причем очень ответственная. За советский период эту должность занимали шестнадцать
– Верно ли, что председатель КГБ – это единственный человек в стране, который допускался ко всем секретам государства? Другими словами, вы знали многие вещи, которые не знал, наверное, никто. Не так ли?
– Да, это так. Многие секреты не знали даже мои заместители. Правда, каждый из них о чем-то знал больше меня, но я при желании мог знать все. Этот объем информации поначалу меня ошарашил, но потом я освоился. Здесь важно умело распорядиться информацией.
– Можете привести пример той информации, которую знали только вы?
– Могу. Скажем, какие-то моменты жизни крупных государственных деятелей зарубежных стран, ну и наших, конечно. Я знал или мог при желании узнать имена наших самых лучших источников информации на Западе. А это самое ценное, ведь иногда один человек может колоссально помочь или предотвратить огромный вред. Один агент может принести нашему государству доход в десятки миллионов долларов, другой еще больше, а третий может спасти мир от войны. Так что знание и сохранение агентуры – это, пожалуй, самое святое для нас.
– А какие фигуры конкретно вас интересовали? Скажем, наверняка Чаушеску? Ведь он своевольничал, фрондировал, старался быть независимым от соцлагеря.
– За руководителями социалистических стран мы не следили, но очень часто о них приходила информация из наших источников в капиталистических государствах. Вот они-то (кап. государства) следили зорко, и очень часто эта информация носила документальный, конкретный и весьма неприятный характер. В этой информации нередко содержались резко критические суждения в адрес Горбачева, и я порой не знал, как с такими материалами поступить.
– Как вы реагировали на самоубийство заместителя председателя КГБ Цвигуна? Это, наверное, для вас было шоком?
– Трагедия случилась в январе 1982 года и породила много слухов и домыслов. Всю эту историю я знаю досконально: Цвигун заболел. У него был рак. Пошли метастазы, которые затронули и головной мозг. Он понимал, что погибает, и решил свести счеты с жизнью. В роковой день Цвигун приехал из больницы в дачный поселок, где проживал. Он очень любил семью, не хотел быть ей в тягость и решился на этот трагический шаг.
Он подозвал к себе водителя и спросил, имеет ли тот при себе оружие. Водитель ответил утвердительно. Поинтересовавшись, в каком состоянии находится оружие, Цвигун взял в руки пистолет, похвалил водителя за бережное к нему отношение и, как бы разглядывая его, тут же выстрелил в себя. Через 35 минут на место происшествия приехал Андропов с одним из своих заместителей. Кстати, Юрий Владимирович позвонил и мне, поскольку знал о моих хороших отношениях с погибшим. В газетах дали краткое сообщение о смерти Цвигуна без деталей, поскольку было решено не говорить о том, что конкретно случилось.