Мои воспоминания
Шрифт:
"Я убежден, что основной тип всех трех братьев Толстых тождествен, как тождествен тип кленовых листьев, невзирая на все разнообразие их очертаний. И если бы я задался развить эту мысль, то показал бы, в какой степени у всех трех братьев присуще то страстное увлечение, без которого в одном из них не мог бы проявиться поэт Л. Толстой. Разница их отношений к жизни состоит в том, с чем каждый из них отходил от неудавшейся мечты. Николай охлаждал свои порывы скептической насмешкой, Лев уходил от несбывшейся мечты с безмолвным укором, а Сергей --
Чем более у подобных характеров первоначальной любви, тем сильнее, хотя на время, сходство с Тимоном Афинским"6.
Зимой 1901 --1902 года мой отец был в Крыму и там долго лежал больной между жизнью и смертью.
Дядя Сережа, чувствовавший себя уже слабым, не решился выехать из Пирогова и, сидя дома, с тревогой следил за ходом болезни по письмам, которые ему писали некоторые члены нашей семьи, и по газетным бюллетеням.
Когда отец начал поправляться, я уехал домой и по пути из Крыма заехал в Пирогово, чтобы лично рассказать дяде Сереже о ходе болезни и о тогдашнем состоянии отца.
Я помню, с какой радостью и благодарностью он меня встретил.
– - Ах, как хорошо, что ты заехал. Ну рассказывай, рассказывай. Кто при нем? Все? А кто за ним больше ходит? Дежурите по очереди? И по ночам тоже? Он не может вставать? Да, да, вот это хуже всего.
Ведь и мне скоро придется умирать, годом раньше, годом позже, это не важно, а вот лежать беспомощным, всем в тягость, всё за тебя делают, подымают, сажают -- это ужасно.
Ну, как же он это выносит? Ты говоришь, привык? Нет, я не могу себе представить, чтобы Вера меняла на мне белье, мыла бы меня. Она, конечно, скажет, что ей это ничего, а для меня это ужасно.
А что, он боится смерти? Говорит, что нет? Может быть -- ведь он сильный, он может в себе победить этот страх, да, да... пожалуй, он не боится, а все-таки...
137
Ты говоришь, что он борется с этим чувством?.. Ну, конечно, как же не бороться!..
Я хотел поехать к нему, а потом думаю: где мне? сам еще свихнусь, вместо одного больного два будет.
Да, ты мне много рассказал, тут всякая мелочь ингересна.
– - Страшна не смерть, а страшна болезнь, беспомощность и, главное, боязнь, что ты в тягость другим.
Это ужасно, ужасно.
Дядя Сережа умер в 1904 году от рака лица.
Вот как рассказывала мне о его кончине моя тетка Мария Николаевна.
Почти до последнего дня он был на ногах и никому не позволял за собой ухаживать.
Он был в полной памяти и сознательно готовился к смерти.
Кроме домашних, старушки Марии Михайловны и дочерей, при нем была его сестра, монахиня Мария Николаевна, и с часу на час ждали приезда моего отца, за которым послали в Ясную нарочного.
Пред всеми стоял тяжелый вопрос, пожелает ли умирающий перед смертью причаститься святых тайн.
Зная
Моего отца ждали с нетерпением, но втайне боялись его влияния и мечтали о том, чтобы Сергей Николаевич пригласил священника до его приезда.
– - И каково же было наше изумление и радость, -- рассказывала мне Мария Николаевна, -- когда Левочка, выйдя из его комнаты, передал Марии Михайловне, что Сережа просит послать за священником.
Не знаю, что они говорили до этого, но когда Сережа сказал, что он хочет приобщиться, Левочка ответил ему, что это очень хорошо, и сейчас же пришел к нам и передал его просьбу*.
Отец пробыл в Пирогове около недели и уехал за два дня до кончины дяди.
* Я не думаю, чтоб Сергей Николаевич перед смертью изменил свое отношение к обрядам. Мне кажется, что, как с его стороны, так и со стороны моего отца, не отговаривавшего его, это было уступкой, сделанной только для успокоения тех, кому это было так дорого. (Прим. автора.)
138
Когда он получил телеграмму об ухудшении его состояния, он поехал к нему опять, но не застал его в живых.
Он вынес его тело из дома на своих руках и сам нес его в церковь.
Вернувшись в Ясную, он с трогательной нежностью рассказывал о своей разлуке с этим "непостижимым и дорогим ему братом, совсем чуждым и вместе с тем бесконечно близким и родным".
ГЛАВА XVI
Фет. Страхов. Ге
– - Что это за полусабля?
– - спросил молодой гвардейский поручик Афанасий Афанасьевич Фет у лакея, входя в переднюю к Ивану Сергеевичу Тургеневу в Петербурге в середине пятидесятых годов.
– - Это полусабля графа Толстого, и они у нас в гостиной ночуют. А Иван Сергеевич в кабинете чай кушают,-- ответил Захар.
– - В продолжение часа, проведенного мною у Тургенева,-- рассказывает Фет в своих воспоминаниях, -- мы говорили вполголоса из боязни разбудить спящего за дверью графа.
– - Вот все время так, -- говорил с усмешкой Тургенев,-- вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь. А затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой...
– - В этот же приезд мы и познакомились с Толстым, но знакомство это было совершенно формальное, так как я в то время еще не читал ни одной его строки и даже не слыхал о нем как о литературном имени, хотя Тургенев толковал о его рассказах из детства1.