Мои воспоминания
Шрифт:
Вечером, после обеда, все собрались в зале.
В это время в Ясной гостили дядя Сережа (брат отца), князь Леонид Дмитриевич Урусов (тульский вице-губернатор), дядя Саша Берс с молоденькой женой, красавицей грузинкой Патти, и вся семья Кузминских.
151
Тетю Таню попросили петь.
Мы с замиранием сердца слушали и ждали, что скажет о ее пении Тургенев, известный знаток и любитель.
После пения затеяли кадриль.
Bo-время кадрили кто-то спросил у Тургенева, танцуют ли еще французы старую кадриль, или же все танцы сводятся к канкану. Тургенев сказал: "Старый канкан вовсе не тот неприличный танец, который теперь танцуют в кафешантанах; старый канкан приличный и грациозный танец". И вдруг Иван Сергеевич встал, взял за руку одну из дам и, заложив пальцы за проймы жилета, по всем правилам искусства, отплясал старинный канкан с приседаниями и выпрямлением ног.
Все хохотали, и больше всех хохотал он сам15.
После чая "большие" начали о чем-то говорить, и между ними завязался горячий спор. Больше всех горячился и напирал на Тургенева князь Урусов.
Это было то время, когда в отце уже началось его "духовное рождение" (как он называл этот период сам), и князь Урусов был одним из первых его искренних единомышленников и друзей.
Не помню, что доказывал князь Урусов, сидя у стола против Ивана Сергеевича и широко размахивая рукой, как вдруг случилось что-то необыкновенное: из-под Урусова выскользнул стул, и он, как сидел, так и опустился на пол с вытянутой вперед рукой и грозяще приподнятым указательным пальцем.
Нисколько не смутившись, он, сидя на полу и жестикулируя, продолжал начатую фразу.
Тургенев взглянул на него сверху вниз и неудержимо расхохотался.
– - Он меня убивает, il m'assomme, этот Трубецкой, -- визжал он, сквозь смех путая фамилию князя.
Урусов чуть-чуть не обиделся, но потом, видя, что хохочут и другие, поднялся и рассмеялся сам.
В один из вечеров сидели в маленькой гостиной за круглым столом.
Была чудная летняя погода.
Кто-то предложил (кажется, мама), чтобы каждый из присутствующих рассказал самую счастливую минуту своей жизни.
152
– - Иван Сергеевич, начинайте вы,-- сказала она, обращаясь к Тургеневу.
– - Самая счастливая минута моей жизни была та, когда я по глазам любимой женщины впервые узнал, что она меня любит, -- сказал Иван Сергеевич и задумался.
– - Сергей Николаевич, теперь ваша очередь, -- сказала тетя Таня, обращаясь к дяде Сереже.
– - Я скажу вам только на ухо, -- ответил дядя Сережа, улыбаясь своей умной
– - Самая счастливая минута жизни...
– - дальше он говорил шепотом, нагнувшись к самому уху Татьяны Андреевны, и что он сказал, я не слыхал.
Я видел только, как тетя Таня отшатнулась от него и засмеялась.
– - Ай, ай, ай, вы вечно что-нибудь такое скажете, Сергей Николаевич! Вы невозможный человек.
– - Что сказал Сергей Николаевич?
– - спросила мама, никогда не понимавшая шуток.
– - Я после скажу тебе.
На этом начатая затея и оборвалась.
В третий приезд Тургенева я помню тягу.
Это было второго или третьего мая 1880 года.
Мы пошли всей компанией, то есть папа, мама и мы, дети, за Воронку.
Папа поставил Тургенева на лучшее место, а сам стал шагах в полутораста от него на другом конце той же поляны.
Мама стояла с Тургеневым, а мы, дети, невдалеке от них развели костер.
Папа стрелял несколько раз и убил двух вальдшнепов, а Ивану Сергеевичу не везло, и он все время завидовал счастью отца.
Наконец, когда стало уже темнеть, на Тургенева налетел вальдшнеп, и он выстрелил.
– - Убили?
– - крикнул отец с своего места,
– - Камнем упал, пришлите собаку поднять, -- ответил Иван Сергеевич.
Папа послал нас с собакой, Тургенев указал нам, где искать вальдшнепа, но как мы ни искали, как ни искала собака -- вальдшнепа не было.
Наконец подошел Тургенев, пришел папа -- вальдшнепа нет.
– - Может быть, подранили, мог убежать, -- говорил папа, удивляясь, -- не может быть, чтобы собака не нашла, она не может не найти убитую птицу.
– - Да нет же, Лев Николаевич, я видел ясно, говорю вам, камнем упал, не раненый, а убитый наповал, я знаю разницу.
– - Но почему же собака его не находит?
– - не может быть, -- что-нибудь не то.
– - Не знаю, но только скажу вам, что я не лгу, камнем упал, -- настаивал Тургенев.
Так вальдшнепа и не нашли, и остался какой-то неприятный осадок, как будто кто-то из двух не совсем прав. Или Тургенев, говоря, что он убил вальдшнепа наповал, или папа, утверждая, что собака не может не найти убитой птицы.
И это случилось как раз тогда, когда обоим так хотелось избежать всяких недоразумений.
Ведь для этого они даже избегали серьезных разговоров и проводили время только в приятных развлечениях...
Вечером, прощаясь с нами, папа тихонько шепнул нам, чтобы мы утром пораньше пошли опять на это место и поискали бы хорошенько.
И что же оказалось?
Вальдшнеп, падая, застрял в развилине, на самой макушке осины, и мы насилу его оттуда вышибли.