Мои воспоминания
Шрифт:
Когда он писал отцовский портрет в его кабинете в Москве, папа так привык к его присутствию, что совершенно не обращал на него внимания и работал, как будто его не было в комнате н. В этом же кабинете дедушка и ночевал.
У него было удивительно милое, интеллигентное лицо.
Длинные седеющие кудри, свисающие с голого черепа, и открытые умные глаза придавали ему какое-то древнебиблейское, пророческое выражение.
Во время разговоров, когда он разгорался, -- а разгорался он всегда, как только вопрос касался евангельского учения или искусства, -- он,
145
впечатление проповедника, и странно, что даже в те времена, когда мне было шестнадцать -- семнадцать лет и когда вопросы веры меня совсем не интересовали, я любил слушать проповеди "дедушки" и ими не тяготился.
Вероятно, оттого, что в них чувствовались громадная искренность и любовь.
Под влиянием отца Николай Николаевич снова принялся за художественную работу, которую он до этого одно время совсем забросил, и последние его вещи -- "Что есть истина?", "Распятие" и другие -- являются уже плодом его нового понимания и объяснения евангельских сюжетов, отчасти навеянного ему моим отцом.
Прежде чем начинать картину, он долго вынашивал ее в душе и всегда устно и письменно делился своими замыслами с отцом, который глубоко ему сочувствовал и искренне восторгался его тонким пониманием и мастерством.
Дружба Николая Николаевича была дорога отцу.
Это был первый человек, всецело разделявший его убеждения и в то же время любивший его нелицемерно.
Став на путь искания истины и посильно ей служа, они находили друг в друге поддержку и делились родственными переживаниями.
Как отец следил за художественными работами Ге, так и Ге никогда не упускал ни одного слова, написанного отцом, сам списывал его рукописи и умолял всех присылать ему все, что будет нового.
Одновременно оба они бросили курить и сделались вегетарианцами.
Они сошлись даже и в любви и признании необходимости физического труда.
Оказалось, что Ге умел прекрасно класть печи и у себя на хуторе исполнял печные работы для своих домашних и крестьян.
Узнав это, отец попросил его сложить печку у одной ясенской вдовы, для которой он выстроил глинобитную избу.
Дедушка надел фартук и пошел работать.
Он был за мастера, а отец помогал ему в виде подмастерья.
Николай Николаевич скончался в 1894 году.
146
Когда пришла в Ясную телеграмма о его смерти, мои сестры, Татьяна и Маша, были так поражены, что не могли решиться передать это известие отцу.
Тяжелую обязанность показать ему телеграмму должна была взять на себя мама.
ГЛАВА ХVII
Тургенев
Я не буду рассказывать о тех недоразуменях, которые были между моим отцом и Тургеневым и которые закончились их полным разрывом в 1861 году.
Фактическая сторона этой истории известна всем, и повторять ее незачем1.
По общему мнению, ссора между двумя лучшими
Против этого общепризнанного взгляда я должен возразить, и, прежде чем я расскажу о том, как Тургенев приезжал в Ясную Поляну, я хочу, насколько сумею, выяснить настоящую причину постоянных размолвок между этими двумя хорошими и сердечно любившими друг друга людьми, размолвок, доведших их до ссоры и взаимных вызовов.
Насколько я знаю, у моего отца во всей его жизни ни с кем, кроме Тургенева, не было крупных столкновений,-- Тургенев в письме к моему отцу (1856 г.) пишет: "...Вы единственный человек, с которым у меня произошли недоразуменья"2.
Когда отец рассказывал о своей ссоре с Иваном Сергеевичем, он винил в ней только себя. Тургенев, тотчас после ссоры, письменно извинился перед моим отцом и никогда не искал себе оправданий.
Почему же, по выражению самого Тургенева, "созвездия" его и моего отца "решительно враждебно двигались в эфире"?
Вот что пишет об этом моя сестра Татьяна в своей книге.
"...О литературном соревновании, мне кажется, не могло быть и речи. Тургенев с первых шагов моего отца на литературном поприще признал за ним огромный талант и никогда не думал соперничать с ним. С тех пор
147
как он еще в 1854 году писал Колбасину: "Дай только бог Толстому пожить, а он, я твердо надеюсь, еще удивит нас всех"3, -- он не переставал следить за литературной деятельностью отца и всегда с восхищением отзывался о ней.
"Когда это молодое вино перебродит, -- пишет он в 1856 году Дружинину, -- выйдет напиток, достойный богов"4.
В 1857 году он пишет Полонскому:
"Этот человек пойдет далеко и оставит за собой глубокий след"5.
А между тем эти два человека никогда друг с другом не ладили...
Читая письма Тургенева к отцу, видишь, что с самого начала их знакомства происходили между ними недоразумения, которые они всегда старались сгладить и забыть, но которые через некоторое время -- иногда в другой форме -- опять поднимались, и опять приходилось объясняться и мириться.
В 1856 году Тургенев пишет отцу:
"Ваше письмо довольно поздно дошло до меня, милый Лев Николаевич... Начну с того, что я весьма благодарен Вам за то, что Вы его написали, а также и за то, что Вы отправили его ко мне; я никогда не перестану любить Вас и дорожить Вашей дружбой, хотя -- вероятно, по моей вине -- каждый из нас, в присутствии другого, будет еще долго чувствовать небольшую неловкость... Отчего происходит эта неловкость, о которой я упомянул сейчас, -- я думаю, Вы понимаете сами. Вы единственный человек, с которым у меня произошли недоразуменья; это случилось именно от того, что я не хотел ограничиться с Вами одними простыми дружелюбными сношениями -- я хотел пойти далее и глубже; но я сделал это неосторожно, зацепил, потревожил Вас и, заметивши свою ошибку, отступил, может быть, слишком поспешно; вот отчего и образовался этот "овраг" между нами.