Мокрое сердце
Шрифт:
— Это последний оригинальный образец, — пояснил Саян для Маргариты. — Тот, с которого мы начали модификации.
— И создали собственные версии? — спросила медсестра, не отрывая взгляда от пульсирующей жидкости.
— Пять модификаций, — кивнул Саян. — С разной концентрацией наномашин, различными структурными параметрами, специфическими маркерами для нацеливания на конкретные типы тканей.
Альберт подошёл к компьютерной станции и активировал голографический дисплей. В воздухе материализовались трёхмерные модели — молекулярные структуры,
— Это нанокровь, которую мы ввели Лаврову, — он указал на одну из моделей. — Вторая модификация, сниженная концентрация, но всё равно… результаты превзошли ожидания.
— Или вышли за их пределы, — тихо сказала Елена, и в её голосе Альберт услышал ту же тревогу, которую сам ощущал, наблюдая за развитием способностей Лаврова.
— Именно поэтому мы здесь, — он обвёл взглядом всех присутствующих. — Нам нужна стабильная формула. Та, которая будет стимулировать регенерацию тканей, не вызывая… других эффектов.
— Это возможно? — спросила Маргарита, и в её голосе звучало странное сочетание надежды и любопытства.
— Теоретически, — ответил Саян, подходя к инкубатору. — Основная проблема в том, что наномашины не просто ремонтируют ткани — они оптимизируют их. Делают лучше, эффективнее. И это включает нервную систему, особенно мозг.
Он открыл панель управления и ввёл код доступа. Инкубатор тихо зашипел, и крышка приподнялась, выпуская облачко охлаждённого воздуха.
— Мы пытаемся создать наномашины с ограниченным функционалом, — продолжил Саян, бережно извлекая контейнер. — Программируем их так, чтобы они фокусировались только на конкретных типах повреждений, игнорируя остальное.
— Как специализированные хирурги вместо врачей общей практики, — понимающе кивнула Елена.
— Именно, — Саян поставил контейнер на анализатор и запустил диагностику. — Но проблема в том, что наномашины имеют собственный уровень адаптивности. Они учатся на основе взаимодействия с организмом.
— И это то, что произошло с Лавровым? — спросила Маргарита, следя за процессом с профессиональным вниманием, которое ярко контрастировало с её официальным статусом простой медсестры. — Наномашины адаптировались, вышли за пределы первоначального программирования?
— Частично, — ответил Альберт, потирая шрам на лице. — Но дело не только в этом. Наномашины взаимодействуют с мозгом на глубоком уровне. Они не просто ремонтируют нейронные связи — они усиливают их, делают более эффективными, создают новые паттерны.
Он активировал другую голограмму — сравнительные снимки мозга. До и после введения нанокрови.
— Слева — стандартный человеческий мозг. Справа — мозг после взаимодействия с наномашинами. Заметьте изменения в префронтальной коре, зрительной зоне, гиппокампе. Усиленные нейронные связи, повышенная синаптическая плотность…
— Модификация человека на фундаментальном уровне, — тихо
— Да, — просто ответил Альберт. — Именно это и происходит.
Наступила тишина, нарушаемая только тихим гудением оборудования. Каждый из присутствующих осмысливал масштаб того, о чём они говорили, — не просто о новом методе лечения, а о потенциальном эволюционном скачке.
— И ты испытал это на себе, — сказала Маргарита, глядя на Альберта с новым пониманием. — Твоё «двойное сердце»… оно изменило тебя.
Альберт встретил её взгляд, и на мгновение Маргарите показалось, что она видит в его глазах отблеск чего-то нечеловеческого — словно серебристый отсвет металла под тонким слоем живой ткани.
— Да, — он не стал отрицать очевидное. — Я был первым. Испытуемым ноль. После аварии, когда стандартная медицина не могла меня спасти, Саян ввёл мне нанокровь и имплантировал экспериментальный кардиопротез. Результат… ты видишь перед собой.
— Твоё восприятие, диагностические способности, физическая выносливость, — перечисляла Елена. — Всё это — результат действия наномашин.
— И это только начало, — тихо добавил Саян. — Процесс продолжается. Наномашины всё ещё работают, всё ещё модифицируют.
Снова наступила тишина, более глубокая, более напряжённая. Наконец Маргарита нарушила её вопросом, который, казалось, висел в воздухе:
— И что же будет дальше? Куда ведёт этот путь?
Альберт подошёл к окну, глядя на тёмный силуэт больницы за пределами их импровизированной лаборатории. В этом контрасте — между светом знания внутри и тьмой упадка снаружи — чудилась ему какая-то глубокая символика.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Никто не знает. Мы на границе неизведанного. То, что мы делаем… это не просто медицинский эксперимент. Это шаг в неизвестность.
— Страшный шаг, — сказала Елена.
— И необходимый, — парировал Альберт, поворачиваясь к своей команде. — Потому что альтернатива — это то, что мы видим каждый день в больнице. Люди, умирающие от болезней, которые можно вылечить. Система, которая рушится под тяжестью собственной коррупции и некомпетентности.
Его голос стал жёстче, в нём звенела та особая страсть, которая отличала его от обычных врачей, — страсть человека, готового пойти против системы ради того, во что он верит.
— Мы можем сидеть сложа руки и наблюдать, как мир медицины медленно умирает. Или мы можем действовать. Даже если это значит рисковать, даже если это значит шагнуть в неизвестность.
Маргарита смотрела на него, и в её глазах постепенно разгорался тот же огонь, который она видела в глазах Харистова.
— Я с вами, — сказала она решительно. — Чем бы это ни обернулось.
Саян кивнул, его лицо было спокойным, но решительным, — лицо человека, который уже давно сделал свой выбор и теперь просто следует выбранному пути.