Молчание Апостола
Шрифт:
– «Назад и обратно» – это куда, сэр? – недоуменно вопросил Джеймс.
– В Модлин Колледж, куда же еще?
Он ворвался в кабинет профессора без стука. Коэн был на месте, но у его стола на краешке стула сидел молодой человек в очках – ассистент или аспирант. Профессор перелистывал принесенные очкариком бумаги.
Бросив взгляд на лицо МакГрегора, он сразу понял, что стряслось нечто серьезное.
– Ричард, – обратился Коэн к очкарику, – благодарю вас, я просмотрю ваши тезисы позже. А сейчас прошу прощения, но мне срочно нужно переговорить… с профессором Смитом, –
– О, конечно, профессор, я понимаю, – очкарик взлетел со стула и исчез за входной дверью.
– Профессор Смит? – улыбнулся Артур. – Впрочем, какая разница? Но прошу прощения, профессор Коэн. Нам всем сейчас не до шуток. Дело серьезное. Мне нужен ответ на один очень важный вопрос.
– Садитесь, – коротко скомандовал Коэн.
– Аргументы, аргументы, – говорил МакГрегор, вертясь на стуле от нетерпения. – Что может быть вещественным доказательством ваших построений? Таким, которое можно было бы пощупать – и предъявить миру?
Коэн задумался, но не надолго.
– Карта, – сказал он.
– Карта? – переспросил Артур.
– Карта Августа, она же карта Елены. Матери императора Константина. Ведь новый Иерусалим строила, вернее, воссоздавала, она. Уже на новом месте – но пользуясь картой Августа. Вы историк, и должны, наверное, помнить, что Октавиан Август отдал распоряжение составить подробные карты всех крупнейших городов империи и провинций. Так вот эта карта совпала бы скорее с описаниями Иосифа Флавия, чем с Иерусалимом нынешним, с той его частью, которая называется Старым Городом.
– Из-за того, что «на новом месте»?
– Именно. И из-за того, что Елена включила в черту города.
– Значит, карта? – полувопросительно-полуутвердительно повторил Артур.
– Карта. И, если это возможно, хроники. Свидетельства. Неважно чьи. Но имя должно быть весомым. Значимым. Достойным доверия.
– Свидетельства чего?
– То есть, как чего? Куда и как исчез тот, настоящий Иерусалим! Ведь не растаял же он в воздухе. Но прежде всего – карта.
– Карта. Хроники. Карта. Карта. Хроники, – бубнил Артур, направляясь к дверям. Уже открыв дверь, он опомнился, обернулся и произнес:
– Огромное вам спасибо, профессор. И надеюсь, до встречи.
– Всегда рад видеть вас, баронет. Удачи.
Уже садясь в машину, МакГрегор продолжал бубнить:
– Карта. Хроники. Карта. Карта. Хроники. Но прежде всего – карта.
– О чем ты? – Эли перешла на французский, сама того не заметив. – Какая карта? Какие хроники?
– Дед, – внезапно произнес Артур. – Дед. Это связано с ним, я уверен.
– Боже, – простонала Эли. – «Карта. Хроники». Теперь еще и какой-то дед.
– Не какой-то, маркиза! Мой дед! Мой! Тоже Артур, седьмой баронет МакГрегор! Джеймс! Хэлло, ты не заснул?
– С вами заснешь, прошу прощения, сэр. Один день веселее другого, – отозвался с водительского кресла Ричардсон. – Куда рулим?
– Прямиком в Гринвич, к старушке Нэнни.
– Слушаюсь, сэр.
Глава 13
Из дневников графа Чиано, министра иностранных дел в правительстве Муссолини:
29 января 1942 года. Дуче вчера провел трехчасовую встречу с Герингом. […] Весьма
Геринг, увешанный всеми мыслимыми наградами, включая и те, что получил еще за Первую Мировую войну, слегка вспотевший, вошел в зал. Дуче уже шел ему навстречу.
– Бенито! – Геринг расплылся в улыбке и протянул Муссолини руку, толстые пальцы которой были сплошь в старинных редких перстнях с огромными драгоценными камнями.
– Эрман! – дуче осторожно пожал огромную лапу рейхсмаршала, стараясь не поцарапать свою ладонь обо всю эту коллекцию перстней. И указал Герингу на старинное кресло у небольшого столика. Сам он сел рядом, чуть наискосок от гостя.
– «Эрман»… – передразнил его Геринг. – Hermann, Бенито, Hermann. Разве трудно произнести «Х-х-х…» Это же как выдох: «Х-х-х…» И, не обижайся, старина, но это, право, странно, что ты до сих пор едва говоришь по-немецки. Хотя по-французски, насколько я знаю, ты способен говорить почти без акцента, да и по-английски, рассказывали, вполне ловко изъясняешься…
– Эрман, – дуче, наклонившись вперед, положил руку на бедро немца. – Но ты тоже не говоришь итальянский.
– Это разные вещи, – напыщено произнес Геринг. – По-немецки уже говорит вся Европа. Скоро заговорит и Англия. Ты чей союзник, в конце концов? Черчилля или наш?
Дуче рассмеялся – с оттенком подобострастия. Геринг, однако, не унимался. Забыв о своей миссии, он словно хотел поквитаться с Муссолини за унижение 1925-го года, когда дуче отказался его принять. Его, второго человека в партии, героя недавней войны!
– Когда-то великий вождь итальянского народа отказался принять скромного ветерана в капитанском чине, заместителя по партии другого скромного ветерана, чья фамилия была Гитлер.
– Эрман… – примирительно произнес Муссолини.
– Да, Бенито, я понимаю, – ноздри Геринга угрожающе раздулись. – Мы еще не были у власти в Германии, а ты уже был в La Bella Italia [49] человеком номер один. Можно понять. Кто были мы – и кто был ты. – Он поднял руки ладонями вперед в жесте типа «не спорю». – Но сейчас?
49
La Bella Italia – «красавица Италия» (Прим. переводчика)
Дуче пожал плечами, наигранно демонстрируя, что не вполне понимает, о чем речь.
– Я приехал в Рим позавчера, – продолжал изливать свои обиды Геринг, – я, рейхсмаршал Великого Рейха, но разве ты был на перроне, чтобы встретить меня? О нет, ты прислал этого проныру, своего зятя, Чиано. – Геринг погрозил собеседнику пальцем. – И наверняка потому, что знаешь, как мы ненавидим друг друга.
– Не-е-ет… – примирительным тоном протянул Муссолини. – Не есть правда.
– А, плевать, – махнул рукой Геринг. – Но прежде, чем мы поговорим о делах военных, а разговор будет серьезным, кое-какие мелочи.