Молчание пирамид
Шрифт:
Приходит Никитка с фронта после Победы, весь в орденах-медалях, на погонах по звездочке — хоть и младший, да лейтенант! Тысячи мин и фугасов обезвредил, Берлин разминировал, какие-то мосты спасал от диверсантских проказ — герой, одним словом. Трофеев всяких привез, хрому два рулона, отрезов сукна разного, шелка, пистолетов немецких. И сразу к Анне.
— Мать, ты в начале войны золото государству сдавала?
— Кто тебе сказал?
— В военкомате…
— Сдавала, сынок…
— И штурмовик просила назвать «Ящер»?
— Просила…
— А
— Дак ведь это он сказал, где золото спрятано, — простодушно призналась она от радости, что Никитка с фронта пришел. — И что надо сделать с ним, как распорядиться…
Никита сообразил, что к чему.
— Мать, а от Ящеря-то что слышно? Ни одного письма не написал. Жив хоть, нет?
— Жив-то жив, да в лагерях он, — загоревала Анна. — Дезертировал с фронта — поймали, отправили в штрафбат, а он и оттуда убежал.
— За это лагерей не дают, — сказал Никитка. — За это расстреливают перед строем.
— Должно, пожалели…
Месяц Никитка погулял, второй, из черного хрома сшил себе штаны, из красного широкую рубаху, ходил скрипучий, веселый, для девок интересный. Да с трофеев-то сильно не разживешься, надо идти работать, а на должность не берут, хоть и ордена: власть Победой натешилась и забывать стала жертвенную кровь сорок первого, снова начала делить людей на своих и чужих. Куда ни сунется Никитка, везде отказ — меченый, значит, иди снова в лесосеку, лес валить да на быках возить.
— Зря ты, мать, золото сдала, — сказал он однажды. — Оставила бы себе, сейчас жили б — кум королю.
— Ящерь наказ такой дал, не могла нарушить.
— Ладно. Поеду-ка я к нему да выспрошу. Может, еще какой клад укажет.
— Ездила я — не пускают. Стража там лютая, с собаками…
— Я, мать, сорок раз через линию фронта ходил, проходы для целых батальонов делал в минных полях. Мне в зону попасть — раз плюнуть.
Нарядился в гимнастерку с орденами и поехал в лагерь, где Ящерь сидел. А лагерь этот чудной назывался шарашкой: ни бараков тебе, ни производства какого, зеки живут в избушках или в избах по несколько человек и всякими науками занимаются — вроде института, только колючая проволока в один ряд и охрана из всяких узкоглазых — по-русски ни бельмеса. Сбежать отсюда запросто можно, да не бегут почему-то.
А свиданий не дают, хоть ты какие награды надевай, мол, секретный объект, не положено. Никитка к начальнику подкатил, а одарить-то нечем, трофеи прогулял; снял с груди три медали «За отвагу» — на! Только к брату пусти. Загорелись у того глаза, да сам-то решить не может, надо с режимным начальником согласовать. А тот уперся — ни в какую! Пусть, говорит, орден «Красного знамени» отдаст, тогда пущу.
А Никитка за этот орден чуть трижды не погиб. Хоть его награды и стали побрякушками для властей, но все равно жалко. Плюнул он, сгреб медали и ушел. Ночью же прошел вдоль зоны, изучил, нашел слабое место,
— Ящеря знаешь?
— Какой номер?
— Не знаю. Вы что тут, по номерам?
— А ты новенький?
— Новенький.
— Он кто? Физик? Конструктор?
— Да не конструктор он, а что-то вроде бабки-гадалки. Знает, что будет.
— Так бы сразу и сказал. Все двухсотые у нас во-о-н там живут.
— Какие это двухсотые?
— Номера у предсказателей такие, круглые.
— Их что, много?
— Да нет, двое всего, старый и молодой.
— А ты какой будешь?
— Я трехсотый, химик.
Заходит Никитка в указанную избушку — электричество горит, на столе картоха с селедкой, сала кусок, хлеба полбуханки. Глубокий старик на нарах спит, как мертвец, лицо уже синее, а сам Ящерь у порога встречает.
— Ждал тебя, брат. Третий день вижу, как ты ко мне бьешься.
Обнялись, за стол сели, Никитка чекушку достал.
— За встречу? Выпили и сразу к делу.
— Матери указывал, где золото лежит?
— Указывал.
— А еще можешь указать?
— Могу.
— И много добра в земле спрятано? Ящерь оглянулся на старца.
— Много… Если по всей земле, так не счесть. Никитка из-за стола встал, пилотку на голову.
— Пошли со мной!
— Куда?
— На волю!
— Не могу.
— Почто же?
— Так и быть, тебе, как брату, скажу… Я тут невесту свою жду. Сам-то к ней прийти не сумел в срок, вот теперь и мытарюсь…
— На воле подождешь!
— Нет, я сюда ее вызвал. Она ведь еще дитя совсем, девять годков всего. Придет, а меня нет, — взгрустнул Ящерь. — Два года уговаривал — едва уговорил родителей, чтоб отпустили ко мне в лагерь…
— Ты что же, и женишься на ней?
— Мала она еще, чтоб замуж выходить. Вместе жить станем. Мне ведь еще надо жену свою воспитать, научить. Потом и жениться. Здесь хорошо, никто не мешает. Я тут первый раз свободу почувствовал.
— Ты что, рехнулся? Кто ее сюда пустит?
— Сама придет, как ты пришел.
— Слушай, Ящерька, да кто же она такая, невеста твоя?
— Богиня…
— Нет, это я понимаю. Сама-то кто будет? Из каких?
— Земная пророчица, именем Ящерица.
— Ладно, жди, — согласился Никитка, видя, что брат заговаривается. — Ты мне укажи-ка место, где клад спрятан. Поблизости тут есть?
— Должно быть, есть, — говорит Ящерь. — Но указать не могу. Нельзя без нужды клады указывать.
— Да у меня нужда знаешь какая? А у матери нашей, тетки Анны? Живот от лебеды раздулся, до сих пор в лесу жилы рвет…
— Так ты ее освободи, пусть дома сидит. Сам работать иди.
— Не дают подходящей работы. Неужели я, офицер и орденоносец, быкам хвосты крутить пойду? Нет, Ящерь, говори, где клад откопать.