Молчание
Шрифт:
Погодин, когда понял, кто перед ним стоит, схватился за голову.
— Боже, но так не бывает! Это сон или явь?!
Удивительно, что в шестнадцатую палату терапевтического отделения эпидемия так и не заглянула. Вика, Василиса, Сарнацкая и Чеславовна сидели на своих кроватях, выпрямив плечи и положив руки на колени. Все они внимательно смотрели на Валентину Петровну. Глаза у них были стеклянные, как у мягких детских игрушек.
Валентина Петровна, удобно расположившись на своей кровати, щелкала семечки и шелуху выплевывала прямо на пол. На стене за ее
— Эпидемия на втором этаже достигла таких масштабов, — заговорила двухметровая женщина-монстр и стряхнула с рук шелуху, — что бороться с ней, как со стихией, становилось бессмысленно. Она пожирала жизни людей, как некоторые из вас пожирают орешки за бутылочкой темного пива.
Вика не выдержала и подняла вверх руку, как послушная школьница.
— Минуточку, можно вопрос?
Валентина Петровна тяжело вздохнула.
— Давай, деточка, задавай.
— Почему на картинке все круги не замкнуты и один больше другого, а эллипсы пересекаются между собой?
— Все очень просто, попробуй смотреть только на круги или только на эллипсы, — спокойно объяснила Валентина Петровна. — И не забывай, что здесь можно применить уравнение восьмого порядка.
Вика свела глаза в одну точку и радостно улыбнулась.
— Спасибо… я поняла! — заверещала она. — Блин, неужели все так просто?
Валентина Петровна кивнула и продолжила свой рассказ:
— Врачи, казалось бы, все предприняли, чтобы чума не вышла за пределы отделения. Но один из санитаров, воспользовавшись дружбой медсестры с третьего этажа, спрятался от своих обязанностей в хирургии под видом больного этого отделения, заняв одну из пустующих кроватей.
Валентина Петровна громко высморкалась в больничное полотенце и обвела серьезным взглядом всех больных шестнадцатой палаты.
— И ровно через три часа именно в этой палате появился первый больной за пределами терапии, зараженный африканской чумой, — закончила она.
Шмыгнув заложенным носом, Чеславовна тоже обратилась к рассказчице:
— Валентина Петровна, мне не понятно правило Агиеса… И еще — что такое «первое колебание»?
— Хм… Правило Агиеса говорит о том, что чрезмерно мощный поток информации приводит к нарушению мозговой деятельности, — пояснила усталым голосом Валентина Петровна. — Из-за этого включается естественная защита мозга, в результате которой объект перестает адекватно принимать любую, даже очень простую, информацию.
Чеславовна нетерпеливо махнула рукой.
— Это мне понятно. А вот дальше…
— А дальше, если простыми словами, нужна сильнейшая встряска, нужен шок, чтобы естественная защита прорвалась. Этот удар и называется первым колебанием.
— Валентина Петровна, что там дальше было с этой чумой? — поинтересовалась Василиса. — Неужели никто ее так и не смог остановить?
— Не спеши, умница моя, — заявила рассказчица, — сейчас все узнаешь. Давайте только подождем Вику и Чеславовну, что-то они отстают с усвоением материала.
На первом этаже в вестибюле, где произошла страшная трагедия, стало тихо. Опустели скамейки и стулья. Остались эхо и Игоревич.
Пожилой мужчина притащил откуда-то строительную тачку и уселся на полу возле большой
Вокруг, казалось, все стихло. Состояние у Игоревича было приглушенное, муторное — будто его контузило. Ему было плохо и душевно, и физически. Игоревич голыми руками вытянул из кучи несколько распиленных кусков человеческого тела и сложил их в тачку. Затем достал голову — она была вся в крови. Он посмотрел на нее: глаза открыты, в них остался страх, охвативший человека перед смертью.
Игоревич тяжело вздохнул. Он грязными пальцами закрыл глаза покойному, бросил голову в строительную тачку и вновь опустил руки в кровавое месиво.
— Эй, что ты делаешь?! — закричал кто-то.
Игоревич кинул кусок мяса, с одеждой и костями вперемешку, в тачку. Потом оглянулся и увидел, что к нему со стороны левого крыла вестибюля приближаются Николаич и Рыжов.
— Я собираюсь похоронить их в одной общей могиле, — ответил он.
Николаич и Рыжов подошли к нему вплотную. Рыжов весь съежился от жуткого зрелища. Он посмотрел на испачканные в крови руки Игоревича широко раскрытыми глазами и проглотил ком, подступивший к горлу.
— Думаешь, будет правильно? — засомневался Николаич.
Бледный Рыжов бросил взгляд на удивительно спокойного Николаича и резко отвернулся.
— Правильно, — сказал он, подавляя рвоту. — Не здесь же все это оставлять!
— Давай тогда поможем, что ли, — предложил начальник отдела технического обслуживания.
К горлу Рыжова поступил ком, еще больше предыдущего, и он еле его проглотил.
— А без меня не справитесь?
— Я от помощи не откажусь, — пробормотал Игоревич и продолжил кидать распиленные куски человеческих тел в строительную тачку. — Только если со мной вдруг что не так опять станет, вы меня сразу же убейте.
Николаич сел на корточки и взглянул в наполненные болью глаза Игоревича. Тот сразу же отвернулся.
— А что может стать не так? — осторожно спросил Николаич.
— Сейчас это не важно. Когда станет, вы сразу поймете.
Николаич надел резиновые перчатки и опустил руки в кровавую жижу. От нее пошло теплое испарение. Николаич вытащил из кучи руку с золотым кольцом и уставился на нее.
— Я даже представить себе не мог, что мне придется в жизни вот так вот копошиться в «свежепорубленных» человеческих костях и мясе, — произнес он и швырнул руку в тачку.
— Но зато я вижу, что ты по этому поводу особо не расстраиваешься, — сказал Рыжов, пытаясь успокоить прыгающий до горла желудок. — Тебе что отпиленные руки, что отпиленные доски складывать — одно и то же!
Рыжов взялся за ручки тачки.
— Куда везти? — спросил он.
Игоревич поднял голову и окровавленными пальцами почесал нос.
— Выйдешь во двор и найдешь яму, туда все это и скидывай.
Рыжов посмотрел в сторону выхода. К нему двигались в защитных костюмах два санитара: Морковин и Бобров. Они на носилках несли покойника с распертым животом, прикрытым черным пледом. Из-под пледа на землю высыпались бело-розовые червячки, похожие на опарышей.