Молчание
Шрифт:
— Извините, но я этой ерундой заниматься не буду, — сказал Николаев. — Есть дела и поважнее. Кстати, главврач категорически запретил осуществлять план Весюткиной. Сказал, что этим планом мы поднимем неконтролируемую волну паники.
Раздался звук слабого удара по железной двери. Это не выдержала Весюткина и хлопнула кулаком по ней.
— Да что вы все до сих пор стоите у этой двери! — зашептала она. — Не дарите свое время неизвестно чему или кому. Крушите, переворачивайте все вверх дном, ищите причину происходящего или тех, кому все это нужно. Но ни в коем случае
Николаев тяжело вздохнул, его лицо перекосила душевная боль.
— Прощай, Весюткина! — громко произнес он. — Спасибо тебе за все твои советы. Мы обязательно ими воспользуемся.
Магамединов положил ладонь на дверь, по щеке побежала слеза.
— Прощай, Инга, и прости за то, что не заметил твою любовь. Я знаю, что эта любовь была бы самым великим моим счастьем…
— Мужики, я вас умоляю, давайте без этих трогательных прощаний. Я умирать собираюсь, конечно, но не сейчас! — прервала его Инга.
Круглова, чтобы не завыть при всехтихонечко взвыла, сорвалась с места и побежала вниз по лестнице.
— Вы как хотите, а я отправляюсь на поиски книг, — крикнула она срывающимся голосом.
Магамединов, долго не раздумывая, схватил за плечо завхоза и потянул его за собой.
— Постой, я и Погодин составим тебе компанию.
Весюткина грустно улыбнулась и произнесла на прощанье:
— С Богом друзья! Удачи каждому! Надеюсь, что вы еще не скоро заявитесь на небеса.
Вадиму было очень страшно. Он потерял зрение! Опустив голову на колени, он сидел на холодном бетоне возле стола Ольги и Сергея, Он усодном а холодном полутер руками пустые, молочного цвета глаза и, борясь с паникой, прислушивался к мрачным звукам темноты, среди которых были и человеческие голоса.
Вадим вздохнул. Он никак не хотел мириться с создавшимся положением. Сплошная темнота и голоса людей раздражали его, и он больше всего боялся психически сломаться, завыть от безнадеги.
— Я долго думал об этих странных подземных этажах, — заговорил Вадим. — И вот что мне не дает покоя. Мы с Жорой спускались вниз по лестнице и обнаружили первый вход в подземный этаж на уровне восьмого подземного этажа, если считать эти странные этажи сверху вниз. А вот на первых семь этажей входа не было.
— Значит, нет там этих семи первых этажей, — сказал Сергей.
— А я все думаю, что они есть, — возразил Вадим. — Просто эти этажи, в целях чей-то безопасности, скрыты от посторонних глаз.
— И чего тебе сдались эти скрытые этажи?
— Неужели ты не понимаешь, — удивился Вадим, — что я, скорее всего, подобрался к разгадке всего происходящего в этой больнице. Я думаю, что если мы попадем на эти этажи, то найдем много ответов на интересующие нас вопросы.
— Знаешь, я столько за последнее время наслушался всякого бреда по поводу происходящего, — ответил на это Сергей, — что мне даже улыбаться в ответ стало впадлу.
— А я, кажется, догадался, как можно попасть на скрытые этажи, — влез в разговор Жора.
— Тут только дурак не догадается, — буркнул Вадим.
Сергей скептически улыбнулся и сказал:
— Если
— А чего ты лыбишься? — вспыхнул Жора.
— Да то, что эта шахта у вас как таблетка от всех болезней. Все, что только можно, вы сваливаете на нее. А она может быть самой обыкновенной шахтой, которая никаких ответов на ваши вопросы в себе не прячет.
Погодин проснулся в шесть часов утра на жутко холодном полу в вестибюле первого этажа из-за собственного, выворачивающего наизнанку, кашля. Он потянулся рукой к бутылке коньяка, в которой осталось граммов двадцать живительной влаги.
Петр Алексеевич открыл рот, вылил в него остатки коньяка и только после этого взглянул на Магамединова, который лежал посередине вестибюля и громко храпел.
Погодин откинул бутылку в сторону, она загремела на полу и медленно покатилась. Максим Викторович вмиг перестал храпеть. Он повернулся на спину и открыл глаза.
— Господи, как раскалывается башка, — пожаловался Кощей Бессмертный.
— Погодин, мы что, опять с тобой, как в старые добрые времена, нажрались до свинячьего визга? — осторожно, все еще надеясь, что он ошибается, спросил Магамединов.
Погодин с грустью посмотрел на пустую коньячную бутылку.
— Получается, что так, — ответил он.
Максим Викторович поднялся и уже в положении сидя стал интенсивно тереть свои уши, а затем виски.
— Не напомнишь, что мы отмечали?
Погодин попытался вспомнить, но вспышка головной боли перекосила все его лицо. Петр Алексеевич покрутил головой по сторонам, тихонечко выругался матом и заметил остатки костра: черные угли и обломки стульев.
— Так мы ж, — вскрикнул Погодин, — провожали в последний путь мою фантазию. Кремировали ее, короче.
— И что ты хочешь сказать, что нам с тобой для того, чтобы нажраться, хватило одной бутылки коньяка на двоих? — спросил Магамединов, проводив взглядом «ногогрыза», который вылез из — под скамейки и вновь заполз под нее. — Нет, тут что-то не так…
— Можно, я тебя поправлю? — спросил Погодин.
Магамединов заторможено кивнул, не понимая, что хочет поправить Петр Алексеевич.
— Давай, валяй, — сказал он.
— Не на двоих, а на троих. С нами еще Круглова пила.
— Точно! — воскликнул Максим Викторович. — Интересно, куда же она подевалась?
Погодин икнул и неуверенно пожал плечами.
— Может, она побежала еще за одной… и-ик… чтоб догнаться.
Магамединов отчаянно вздохнул.
— Погодин, я тебя умоляю, — попросил он, — давай думать, как интеллигентные люди.
Во второй палате хирургического отделения утро начиналось намного хуже. На полу лежал какой-то человек, с первого взгляда трудно было определить, кто это. По его волосатой руке перемещались беловато-красные червячки, серые «жучки» и маленькие «ногогрызы». Все они озабоченно двигались в своих направлениях. Жизнь их шла своим чередом. Голова человека тоже кишела живностью, из-за которой не было видно его лица.