Молчание
Шрифт:
— О чем ты не догадался?
Магамединов отчаянно ударил кулаком по столу, потом еще раз и еще.
— Черт! Черт! Черт! — взвыл он. — Я знаю, почему она так поступила!
— Ты можешь мне хоть что-нибудь объяснить? — попросил Павел Петрович.
— Да, что тут объяснять! Весюткина в последнее время только и давала всем советы. Обратите внимание на то, на это…
— Ты хочешь сказать, что она… заражена?
Магамединов кивнул и тихо произнес:
— И как же я это сразу не
— Просто мы все очень сильно устали, — ответил на это Николаев, — и много чего не замечаем.
Максим Викторович и Павел Петрович секунд десять смотрели друг другу в глаза. Магамединов бросил сумку в сторону, она заскользила по столу и остановилась на его краю.
— Черт! Я этой потери не перенесу! — закричал Максим Викторович.
Друзья, не сговариваясь, в один миг сорвались с места. Они выбежали из операционной и понеслись, сломя голову, по темному коридору, в котором горело только две лампы.
— Вот же дура! — орал Магамединов. — Но также нельзя!
Николаев оттолкнул в сторону попавшегося на пути больного и попытался успокоить Максима Викторовича:
— Не реви! Может еще все обойдется! Может быть, ты сделал ложные выводы.
— О, господи, как я хочу, чтоб я ошибался! — взмолился Магамединов.
Круглова медленно опустилась на серый пол, оперлась головой о железные двери, и по ее щекам покатились слезы.
— Инга, не оставляй меня здесь одну, — зашептала она. — Инга, пожалуйста. Я без тебя пропаду…
— Успокойся немедленно, Лена! Успокойся, дорогая! — раздался за дверью усталый голос Весюткиной. — Сейчас не время для слез. Поднимайся и иди навстречу судьбе. Что тебя ждет впереди, никто не знает…
Инга Вацлавовна закашлялась. Приступ кашля затянулся надолго. И только через минуту бедная женщина смогла продолжить разговор, который отнимал у нее последние силы:
— Но ты должна выжить любой ценой, — заговорила она. — Ради того, чтобы улыбнуться солнцу, которое растопит эту ледяную ловушку и вновь придаст жизни смысл.
Круглова впала в истерику. Она заорала:
— Все, что ты говоришь — это полный бред! Я даже слушать этого не хочу! Открывай двери, немедленно, соплячка ты этакая! Я сама разберусь, что мне делать и как.
— Успокойся немедленно! — повторила Весюткина. — Это я должна плакать, а не ты.
Этажом выше раздался скрип двери, а затем топот ног. Николаев и Магамединов, спустившись по лестнице, встали рядом с Кругловой.
— Она, что там, закрылась? — спросил Максим Викторович.
Круглова шмыгнула носом и кивнула.
— Так это не проблема! — заявил Николаев. — Я сейчас эту дверь выломаю!
Павел Петрович схватился за ручку и резко дернул дверь на себя. В результате в руках
Весюткина улыбнулась, представив опешившего Николаева. Инга Вацлавовна сидела на полу, опершись правым плечом о двери. Она ужасно устала, физические и душевные силы покидали ее, оставляя после себя слабость, нежелание бороться и внутреннюю пустоту. Этот разговор для нее был настоящей пыткой.
Весюткина понимала, что ей нужно будет убедить друзей не предпринимать никаких попыток для ее спасения. Не стоит им напрасно рисковать своими жизнями. Смысла в этом нет никакого.
А значит, она должна держаться. Она еще нужна умирающим. Не зря же она приготовила девять уколов с быстродействующим ядом и пять уколов с наркотиком, гарантирующим, пускай не быструю, но приятную смерть. Не всем, конечно, хватит, но хоть кто-то напоследок почувствует себя счастливым.
— Остановитесь и замрите! Если вы попытаетесь выломать дверь — я покончу с собой в считанные секунды.
— Что ты творишь, Инга! — закричал Магамединов. — Опомнись! Может еще не все потеряно, а ты уже бросаешься в такие крайности.
— Мне осталось три, максимум, четыре часа жизни. Скоро я начну превращаться в зверя. И я не хочу, чтобы вы меня запомнили с большим вздутым животом и неконтролируемыми звериными повадками. Прошу вас — ради меня, ради того, что я когда-то жила на земле, — примите верное решение и не дайте этой заразе атаковать вас. Во что бы то ни стало, остановите этот адский праздник смерти.
Николаев отвернулся от железной двери.
— Друзья, мне трудно это признавать, но она права: нечего нам там делать, — проговорил он. — Мы не имеем права подвергать себя риску. Мертвым и умирающим мы ничем уже не поможем, а вот живым еще понадобимся.
Магамединов отчаянным взглядом посмотрел на Николаева.
— Ты что такое говоришь? Мы оставляем ее в таком аду, что врагу не пожелаешь.
— Дурак ты, Магамединов! — громко сказал Павел Петрович. — Она не хочет твоей жалости и твоих соплей — она хочет, чтоб ее смерть была последней в этом чертовом списке смертей!
Магамединов от удивления раскрыл рот и несколько секунд молча смотрел на Николаева. Максим Викторович вспомнил свою первую встречу с девушкой в черном платье и с вороном на плече. Она тогда ему сказала: «Кто-то стер тебя из списка смертей. Видимо, у тебя появился сильный покровитель, определи его и наладь с ним связь».
— Я не понял! Повтори еще раз! — попросил Магамединов Николаева. — О каком списке ты говоришь?
Неожиданно на вопрос Максима Викторовича ответил пьяным и взволнованным голосом Погодин: