Молчание
Шрифт:
— Наверное, нет, — ответил мужчина в кресле, и выражение его лица стало грустным. — Я, скорее всего, ошибся… Или сошел с ума.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — прицепился к нему Николаев.
Хлебников неуверенно пожал плечами.
— Так все-таки вас зовут Павел Петрович Николаев?
— Да, так оно и есть.
— Посмотрите на меня, — жалобно попросил Хлебников. — Неужели вы меня ни разу не видели? Или не помните?
Николаев внимательно рассмотрел Хлебникова.
— У меня хорошая память на лица, — произнес он. — Мы с вами
Хмельницкий взглянул на Хлебникова и стукнул кулаком по столу.
— Павел Петрович… Паша! Не обращай внимания на этого человека. Он из-за всего происходящего потерял рассудок и утверждает, что он главврач этой больницы. Я даже не спешу его в этом разубеждать, чтобы не навредить его психике окончательно.
Хлебников тяжело вздохнул. Николаев, кинув мимолетный взгляд на Хмельницкого, вновь с серьезным выражением лица уставился на странного человека, который утверждал, что знает его.
— Очень тяжело мне осознавать то, что я сошел с ума, — заговорил Хлебников. — Я чувствую себя нормальным, способным адекватно воспринимать окружающее. Но меня мучает такое ощущение, что я потерял мир, в котором жил. И каким-то чудом попал в ваш, который очень похож на мой, но не совсем. Что-то в нем не так. Например, в моем мире мы с вами знакомы, а в этом нет.
Николаев машинально провел рукой по щеке и ответил:
— Знаете, нам всем в последнее время кажется, что мы живем в каком-то чужом мире. Так что вы меня не удивили.
— Поймите, вы рассуждаете, исходя из общей картины происходящего, — произнес отчаянным голосом Хлебников. — А я говорю об индивидуальных отличиях.
Николаев сел на стул.
— Я не совсем понимаю, что вы хотите мне сказать.
— Я не могу все сразу объяснить. Я долго ходил по больнице, наблюдал и анализировал все происходящее. И отметил для себя очень много парадоксальных вещей. К примеру, ваш мир — назовем его вашей реальностью — изменяется под воздействием каких-то факторов к худшему, но вы в вашем мире почти все друг друга в этой больнице знаете. У меня же проблема другая. Я почти всех вас знаю, могу назвать поименно. Знаю больницу, как свои пять пальцев, могу рассказать, где и что находится, за исключением некоторых нюансов. Но в этой больнице никто не знает меня.
— Да, — неприятно ухмыльнулся Хмельницкий, — тяжелый случай.
— Можно даже сказать — странный, — прошептал Николаев.
Хлебников вскочил с кресла и закричал, не контролируя свои эмоции:
— Дослушайте меня! Может быть, произошел какой-то сдвиг между реальностями, и именно из-за этого пострадали люди? Только каждый из нас пострадал по-разному. То есть, у каждого его реальность изменилась не одинаково. Допустим, у меня намного сильнее, чем у вас, Павел Петрович, а у вас, Иван Сергеевич, намного слабее, чем у Павла Петровича.
Хмельницкий топнул ногой и со злостью посмотрел на Хлебникова.
— Прошу вас! — разгневался он. — Не продолжайте больше этот бред.
Хлебников моментально
— Павел Петрович, ну право же! Мы с вами умные люди и не должны слушать всех подряд, иначе точно сойдем с ума. Он же мыслит, как шизофреник. Выстроил свой мир в голове, со своими же законами, и нас пытается затянуть туда же.
Николаев задумчивым взглядом пробуравил толстый лоб главврача, заставив его чуть-чуть понервничать, снисходительно улыбнулся и ответил:
— Согласен. Не будем разводить демагогию. Я пришел к вам по другому вопросу. У нас появился кое-какой план, и мы хотим его согласовать с вами.
— Я весь внимание, — сказал Хмельницкий. — Давай, вводи меня в курс дела.
Магамединов, надев на себя защитный костюм, вышел из своего кабинета в коридор, посмотрел налево, и его сердце неприятно стукнуло в груди. По коридору, поникнув головой, шла Весюткина. Она вся сгорбилась, руки ее неестественно повисли.
Максим Викторович сорвался с места и бросился следом за ней.
— Инга, постой! — закричал он.
Весюткина обернулась и с грустью посмотрела в глаза Магамединову.
— Инга, тебе надо отдохнуть, — произнес он.
— Мне некогда, — ответила Инга Вацлавовна.
Магамединов опустил тяжелую руку на плечо Весюткиной.
— Поверь мне, все самое мрачное скоро останется позади.
— Ты сам в это не веришь, — истерично хохотнула она. — Зато других постоянно в этом убеждаешь.
Магамединов в бессилии скрипнул зубами.
— Инга, гони прочь чувство отчаяния. Я тебя умоляю. Лучше подумай о надежде. Все будет хорошо, вот увидишь.
Инга отвела взгляд в сторону.
— Нельзя жить только одной верой и надеждой, — ответила она. — В нашем положении — тем более. Необходимо опережать события на несколько шагов вперед. Мы же плетемся где-то позади паровоза.
— Почему же позади паровоза?
— Да потому! Никто из нас по-настоящему не пытался найти первопричину всего происходящего. И все мы боролись только с последствиями. А это — гиблый путь.
— Я согласен с тобой. Но беда в том, что надо за что-то зацепиться. Только так мы сможем найти первопричину, — сказал Магамединов и обнял за плечи Весюткину. — И для меня очень важно, чтоб ты не падала духом.
Весюткина прижалась к Магамединову, с душевной болью и нежностью посмотрела в его усталые, но добрые глаза.
— Ох, Максим! Если б ты знал, как мне в свое время не хватало твоей ласки. Ты так и не заметил, что я была в тебя влюблена. Тебя от меня уносил стремительный взлет твоей карьеры, из-за которого ты на меня просто не обращал серьезного внимания. Ты видел во мне только друга, но не женщину. И это для меня было так странно… Знаешь, я ведь, дура, все время на что-то надеялась. А когда в твоей жизни появилась Катерина, я чуть не свихнулась. Но, слава Богу, нашла в себе силы и никому не показала свои страдания.