Молчание
Шрифт:
На нем не было никаких признаков жизни, непонятно было — жив он или нет. Оля ударила парня по щекам. Сергей в ответ еле приоткрыл глаза, но зрачки его сразу же закатились. Оля перевела взгляд на ноги Сергея. Она их обмотала разорванной пополам его же рубашкой. Куски рубашки пропитались кровью, но, по всей видимости, кровотечение приостановилось.
«Вжи-жи-жить», — напомнили о себе сверху «ногогрызы». Оля встала, ее ноги подогнулись от физического переутомления.
— Ну что, поехали дальше, милый, — прошептала отчаянная девушка.
Оля схватила
— Господи, ну где же здесь можно укрыться? — завыла она.
Николаев и Погодин рассматривали фотографии врачей ожогового отделения.
— Теперь, когда вы представляете, о чем мои произведения, — вновь заговорил Петр Алексеевич, — давайте поговорим о тех вещах, которых нет ни в одном из моих романов или рассказов. Если говорить вашими словами, то мы отделим от ширмы те действия, которые делаются за ней и подумаем, как на них можно повлиять.
Николаев искоса посмотрел на завхоза и улыбнулся.
— А ты, Погодин, далеко не дурак… Дело говоришь.
Погодин развел пальцы в стороны, как крутой рэпер.
— А то! — сказал он. — Первое, что совсем не вписывается в мою фантазию, это рассказчики.
Николаев непроизвольно вздрогнул, когда услышал слово «рассказчики».
— Есть смысл предположить, что это и есть наши враги, — продолжил рассуждать Петр Алексеевич. — И все то, что они делают — делают во вред.
Николаев вытер рукой пот и тяжело вздохнул.
— Понятное дело.
— Следующее, о чем можно поговорить, — это «ледяная пленка», — продолжал Погодин. — В моем романе она двигалась от забора к больнице. В реальности она двигается и за пределы забора. И я подумал: значит, больница, это не цель, а средство для достижения чего-то большего. А чего именно — ответ напрашивается сам. Они — враги наши — считай, в открытую захватывают необходимое для них пространство. Этим пространством может быть город, может быть страна, может быть материк, а может быть и Земля в целом.
Николаев подтянул к себе кожаное кресло, усмехнулся и закрутил головой.
— Ну, ты и разогнался.
— Я все-таки какой-никакой, а писатель.
Николаев опустился в кресло и посмотрел на Погодина.
— Хорошо, давай продолжай. Смысл улавливаю.
— В последнее время я ломаю голову вот еще над чем. В моих произведениях не упоминалось ни про какие звонки от студента Андрея Кабена. Я все думаю, что это за звонки и для чего они вообще нужны?
Оля уже подумала, что эта лестница приведет ее в тупик. Ни на одной лестничной площадке не было ничего похожего на вход или выход, и только где-то на уровне восьмого подземного этажа в стене обнаружилась узкая дверь. Хоть лестница спускалась и дальше вниз, Оля затянула Сергея в коридор, в котором горел неприятный розовый свет. Она не понимала, откуда у нее взялось столько сил — как она смогла протащить раненого парня так далеко?
Оля опустила Сергея на пол и взглянула внутрь коридора.
Она быстро вернулась за Сергеем и за руки поволокла к узкой двери, вытирая его голой спиной всю пыль на бетонном полу. Она втянула парня в небольшое помещение размером с ванную комнату и закрыла дверь.
В комнате горел ярко-розовый свет, еще более въедливый и раздражающий, чем в коридоре. Оля встала на колени и опустила голову на грудь Сергея. Она прислушалась к биению его сердца. Затем взглянула на белое лицо — оно поражало спокойствием и невыразительностью.
Оля провела рукой по груди Сергея и прошептала:
— Хоть сердце у тебя и крепкое, но горишь ты, чуть ли не адским пламенем. Что же мне делать?
На пятом этаже в урологическом отделении все больные одиннадцатой палаты, кроме рассказчика Егора, встали у окна и облокотились на подоконник. Глаза у них налились красным. Изо рта потекла желтая пена вперемешку с густой багровой кровью.
Сам рассказчик встал напротив них и заговорил, не скрывая досады:
— Я все понимаю, но такими темпами мы ничего не добьемся.
Александр Евгеньевич, который ухитрился втиснуться посередине между Андреем и Олегом Олеговичем, шагнул навстречу Егору.
— Я уже давно во всем разобрался, тут нет ничего сложного, — сказал он и выплюнул целую струйку желтой слюны.
— А может вся проблема в тебе, Егор? — злобно усмехнулся Олег Олегович, показывая рассказчику нижнюю челюсть, заполненную кровью и желтым гноем.
— Лично я ощущаю, что ты торопишься… и этим причиняешь нам серьезный вред.
— Это точно! — взвизгнул Андрей. — Скажи, куда мы летим? Зачем такая спешка?
Егор вмиг ощетинился.
— Закрыли рты, немедленно! — заорал он.
Александр Евгеньевич моментально отступил на свое место.
— Все смотрят мне в глаза, — приказал молодой рассказчик. — И не дай бог кто-нибудь что-нибудь скажет!
Андрей, Александр Евгеньевич и Олег Олегович — три крутых картежника — испугались этой резкой вспышки злости со стороны Егора. Рассказчик широко раскрыл глаза. И в этих глазах появился маленький голубой огонек. Он все сильней и сильней разгорался, и вскоре из глаз Егора ударил яркий голубой свет, словно два мощных фонаря зажглись на их месте.
— И «ледяная пленка» вновь зашевелилась и вновь стала разрастаться, — заговорил хриплым голосом странный парень. — В течение получаса она покрыла снаружи весь второй этаж, точнее, всю стену от границы между первым и вторым этажом до границы между вторым и третьим этажом.
Оля шлепала ладонями по бледному лицу Сергея. Губы у него были бескровные, белые.
— Сережа! Сереженька! — причитала Оля. — Очнись, милый! Я одна не справлюсь.
В ответ ей раздался слабый стон. Она нанесла еще несколько ударов.