Молодость с нами
Шрифт:
работником на пост секретаря, а там смотрите сами. Вот что надо было говорить. А вы занимались мелким
интриганством. И на собрании продолжали интриговать. Вы же не рассказали собранию об ошибках секретаря
партбюро, вы не вскрыли их природу и суть.
— Мне так и поручено было: не компрометировать его.
— Разве вскрыть ошибки, указать на них — это компрометировать человека? — Быстрова, до этого
спокойная, стала возбуждаться. — Как вы рассуждаете, товарищ Иванов! Откуда у вас
работы?
— От вышестоящих товарищей из руководства, — твердо ответил товарищ Иванов.
— Безобразие! — сказал один из членов бюро райкома, старый коммунист, директор школы-десятилетки.
— Извольте назвать мне хоть один документ, хоть одно устное выступление, исходящее от вышестоящих наших
партийных организаций, в которых бы нас учили интриганству. Извольте отвечать!
— Товарищ секретарь горкома Савватеев всегда указывает на необходимость быть гибкими в партийной
работе, — сказал Иванов.
— По-вашему, интриганство — это гибкость? На необходимость интриганства указывает товарищ
Савватеев?
— Не на интриганство, а на то, что мы должны умело направлять мнение масс, что излишнюю
демократию разводить нечего, от нее хлопот не оберешься, и не всегда она на пользу делу.
— Позор! — сказал директор школы.
Федор Иванович внимательно слушал. Он спросил:
— Когда же это товарищ Савватеев вас так инструктировал?
— Секретарь горкома имеет право вызывать к себе любого работника партийного аппарата, —
независимо ответил товарищ Иванов.
— Разрешите продолжать? — попросила Быстрова. — И вот представьте, товарищи, к чему привела
затеянная товарищем Ивановым игра в кошки-мышки. Коммунисты, которым ничего толком не рассказали,
ничего не объяснили, когда началось выдвижение кандидатур в состав нового партбюро, первым делом назвали
фамилию прежнего секретаря. Ну и хорошо, и мы ничего не имели против того, чтобы он оставался в
партийном бюро. Так ведь? Так. А дальше… дальше товарищ Иванов заявил, что райком считает нужным
пополнить состав бюро и рекомендует товарища такого-то, вот, мол, он сидит в первом ряду. Коммунисты не
понимают, зачем, почему, отчего это? Сыплются вопросы, записки в президиум. Как отвечает коммунистам
товарищ Иванов? Одной, совершенно таинственной, загадочной фразой: “Есть мнение райкома”. Ну что же, раз
есть загадочное мнение райкома, у коммунистов нет оснований не доверять мнению райкома. Просят товарища
с завода имени Первого мая выйти на трибуну, рассказать о себе, кто таков, что и почему, биографию, трудовой
путь. Товарищ… ей-богу, мне вот стало и за всех нас стыдно и перед ним, перед тем товарищем, совестно!.. —
Быстрова прижала руку к груди. — В какое жуткое
Товарищ вышел на трибуну, все обстоятельно рассказал, хороший товарищ, заслуженный, замечательный. Его
оставили в списке для голосования. Но интрига есть интрига! — Быстрова повысила голос. — До добра она не
доводит. Стали голосовать, и не выбрали нашего товарища! Не поняли, зачем он был послан на завод. И
виноваты мы, мы, мы! Мы не сказали коммунистам, что это их будущий новый секретарь, партийный работник
с большим опытом, что, посылая его к ним, мы хотели помочь партийной организации завода. Из-за нашей
скверной организации дела не выбрали, говорю, ни нового товарища, ни старого секретаря. Голоса
раздробились. Такова суть дела, которое вы мне поручили расследовать.
— Кто хочет высказаться? — спросил Федор Иванович. — Или у кого есть предложения?
— Пусть сам товарищ Иванов объяснит свое поведение.
Товарищ Иванов объяснял долго, нудно, вновь и вновь ссылаясь на секретаря горкома Савватеева,
намекал на то, что Савватеев его ценит и зря в обиду не даст, что демократию можно понимать по-разному, что
ее, в конце концов, можно повернуть и против советской власти, не успеешь оглянуться — тут тебе уже и
капитализм реставрируется под видом демократии.
Его сурово и беспощадно отчитал старый коммунист, директор школы, который сказал, что демократию,
о которой товарищ Ивашов говорит с таким барским пренебрежением, он с оружием в руках завоевывал в
семнадцатом году и вплоть до двадцать первого года отстаивал под огнем врага, не раз отдавая кровь, отдавая
здоровье, что он готов и жизнь отдать за нее, что товарищ Иванов — зазнавшийся чиновник, от таких только
вред и никакой пользы.
Выступили почти все члены бюро, требовали, чтобы это обсуждение, как очень поучительное, было
доведено до секретарей первичных партийных организаций, и еще требовали наказать товарища Иванова за
дискредитацию методов партийной работы; кто-то даже сказал: за провокационную дискредитацию.
Взял слово и Федор Иванович.
— Коммунисты должны знать все, что мы от них хотим, — говорил он. — Директивы, указания, мнения
вышестоящих партийных органов они должны понимать, уяснять и выполнять с полнейшей сознательностью.
Никакие магические формулы: “есть мнение райкома”, “есть мнение горкома” не помогут, если это мнение не
разъяснено всем коммунистам.
Слова Федора Ивановича встречались одобрением, потому что в партийной организации района после
его прихода в райком от месяца к месяцу партийная работа все улучшалась, становилась все более живой,