Молодость с нами
Шрифт:
щеку и толстый студент. Оля вытерла щеку салфеткой и взглянула искоса на Виктора. Виктор почему-то сидел
очень далеко от нее. Он видел выходку толстого студента, глаза у него сделались злые. Заметив это, Оля еще
яростнее принялась тереть щеку, думая, что так Виктору будет приятней; лицо ее выражало подчеркнутую
брезгливость и негодование.
За столом болтали, кричали, разговаривали все враз, просили слова, — было так, будто еще в
институтские времена, потому что большинство
двоих-троих, все еще не вступили в самостоятельную жизнь, все еще учились, если не в институтах, то в
аспирантуре или на каких-нибудь курсах. И еще не многих из них жизнь взяла в оборот, подобный тому, в какой
она брала Люсю и Георгия, и они еще не расстались с юностью; юность еще стояла за их плечами, чудесная и
хмельная, как весна, она дергала их за языки, подымала со стульев, бросала друг другу на шею.
— Товарищи, товарищи! — долго и упорно просил слова Георгий, и когда кое-как утихли, он заговорил:
— Дело в том, товарищи, что все мы еще мальчишки и девчонки, так сказать, ученички. А вот Ольга Павловна
Колосова — учительница! Это устанавливает должную дистанцию между нами и ею. Поэтому болтать что
попало в присутствии Ольги Павловны я вам не рекомендую. Я расскажу лишь одну историю. В институте
физкультуры был преподаватель плавания. Это был выдающийся мастер своего дела. Он подготовил сотни
отличных пловцов. В специальном зале его ученики всю зиму отрабатывали соответствующие плавательные
движения, он помогал им шлифовать каждую тонкость этих движений, потом он пускал их в бассейн, потом
дальше — в реки, в озера и в моря. Они плавали и славили своего великого учителя. Но вот однажды учитель
нечаянно упал в воду. Ученики ждут, когда он появится на поверхности. Его все нет и нет. Минута прошла, две
прошли, семь. Кто-то сказал: ну и легкие у Семена Семеновича, столько выдерживает! А потом его достали
водолазы. Он утонул. Учитель плавания никогда до этого не бывал ни в какой иной воде, кроме как в банной, и
совершенно не умел плавать.
Все засмеялись, а Георгий закончил:
— Главное для учителя — не самому уметь делать то, чему он учит, а уметь учить других это делать!
— Это что — намек? — воскликнула Оля. — Может быть, я, по-твоему, не знаю истории?
Все опять засмеялись, и в этот момент в дверях раздался голос:
— А тем временем ваши пальтишки, шляпки и зонтики грузят в грузовик. Двери-то не заперты.
В столовую вошел полковник Бородин. Он был в гражданском костюме — в просторном пиджаке и
вышитой холщовой косоворотке, брюки засунул в голенища сапог и походил так на председателя богатого
колхоза. Боже, как только она, Оля, могла позабыть о дяде Васе! Как
нему подбежала и бросилась на шею, сказал, смеясь:
— Известно, что добрым друзьям специальных приглашений на день рождения не посылают. Добрые
друзья сами должны о нем помнить. Сейчас еще тетя Катя приедет. Она за тортом отправилась.
— Зачем? Какие торты? — заволновалась Оля, отыскивая Бородину место за столом. — Тортов у нас
вполне хватает.
Бородин сел за стол. Олины друзья, которым она не раз рассказывала всякие его похождения, в том числе,
конечно, и историю того, как он был актером, смотрели на него с интересом, симпатией, некоторые просто с
восхищением.
— А батька где? — спросил Бородин.
— Папа у Федора Ивановича. Сказал, что не хочет нам мешать.
— Ерунда! Как это вам не мешать? Будем мешать! — Он ушел в кабинет и долго не возвращался. Он
куда-то звонил, кому-то что-то приказывал. Потом он сам отворил на звонок своей жене Екатерине
Александровне, несколько томной и, когда Бородина с нею не бывало, то и жеманной, актрисе местного театра
драмы. Вместе с ней он вернулся в столовую, шепнул Оле: “Закусок готовь! Сейчас еще троечку гостей
подбросим”. Но закусок готовить было не надо, потому что приехавшие вскоре Павел Петрович, Федор
Иванович и Алевтина Иосифовна, которые успели завернуть по дороге в магазин, привезли с собой еще добрую
порцию яств.
За столам к этому времени было уже так шумно, что пора было вносить организующее начало, иначе
гостям грозила опасность охрипнуть и оглохнуть. Коля Осипов предложил спеть.
— Вот правильно, товарищ секретарь райкома комсомола! — одобрил Федор Иванович. — Массовое
мероприятие сплачивает. Узнаю боевого организатора.
— Ну, а что же еще придумать, Федор Иванович? — Коля Осипов смутился. Он никак не ожидал, что
когда-нибудь окажется за одним столом с секретарем райкома партии, да еще будет с ним чокаться рюмками.
— Да нет, правильно, правильно. Мы это твое предложение сейчас утвердим и запротоколируем. А что
споем-то?
— Давайте студенческую прощальную! — крикнула Тоня Бабочкина, у которой узкий шрамик шел через
щеку от уха к уголку рта — это был шрам войны. Тоня маленькой попала с матерью в бомбежку. — “Город спит
уже давно”, — добавила она.
— Давайте.
За столом запели.
Станут уезжать друзья,
Наши песни увозя,
Провожать их выйдем на перрон.
И в далеких городах
Будут им светить всегда
Огоньки студенческих времен.
Песня была лирическая, и Павел Петрович с удовольствием отметил, что она нисколько не похожа на те