Молодость
Шрифт:
– Вы меня просто спасли. А то с моими глазами я бы полгода обводил, наверное.
Она сделала глоток и спросила:
– А почему не взять новый бланк?
Старик не смог ответить. Задумался.
– Зачем вы вообще выходите, если плохо себя чувствуете? Это знаете, как опасно, в нашем возрасте?
Он тоже отхлебнул чай, повозил по столу тарелочку с печеньем.
– А есть что-то, что в нашем возрасте не опасно?
– Ну, все равно, зачем так рисковать из-за какой-то квитанции? У вас дети есть?
Он
– Конечно, есть, – вдруг ответил Старик, – только далеко. А тут – внуки и правнуки.
– И что, никто не может заплатить? Вы… один живете?
Он опять задумался, уставился в окно. Потом резко отмер и посмотрел на нее остекленевшим взглядом.
– С шестнадцатого июля.
Вытер глаза платком, глотнул чая. Она уже пожалела, что начала этот разговор. С шестнадцатого июля не прошло и года. Видимо, Старик совсем недавно овдовел.
– Вы переезжаете?
– Да, после девятого. Внук продает мою квартиру.
– Как так? – она обрадовалась, что он переключился на другую тему и снял неловкую ситуацию.
– Ну, это резонно. Я теперь один… С шестнадцатого июля… – опять замер на какое-то время. – Квартира для меня большая, внуки… тоже большие.
– А вы куда?
Он не ответил и сам спросил:
– Вас как зовут?
Старушка задумалась.
– Анна Петровна, а вас?
– А меня Николай Николаевич.
Легкое, почти прозрачное облако повисло над улицей, свет покинул комнату. Как будто на время перерыва в Сбербанке хорошая погода тоже решила отдохнуть.
– Так где вы будете жить?
Старик приблизился, словно боялся, что их могут подслушать. Поглядел по сторонам.
– Хотят меня к себе забрать. Тоже считают, что… одному нельзя…
Он встал и подошел к подоконнику, где лежали вещи, еще не уложенные в коробки. Старушка тоже подошла, присмотрелась и из-за его плеча увидела много военных фотографий. Красивая девушка в военной форме улыбалась, грустила, стояла на фоне знамени.
– Это ваша супруга?
Старик не двигался и не отвечал. Она стала ближе.
– Вы здесь сколько прожили?
– С сорок восьмого года.
Заглянула ему в лицо.
– Ну… Ну… Успокойтесь.
Усадила на диван, вытерла слезы и прижала к сердцу.
3
Они не знали, что она умная. Ну девочка, ну истерит – понятно. Думали, в ней нет ничего, кроме горя и слез, но не знали, что горе и слезы – сами по себе, а она – сама по себе.
Всю субботу ее никто не мог найти: ездили в квартиру родителей, к дедушке, но и там, и там двери были заперты. Тогда позвонили в «детскую комнату», и снова пришла та женщина, которую несколько дней назад вызывали пугать Лику. Женщина поговорила с тетей Лизой и с Олей. Оля призналась, что Лика в
– У нас все взрослые были, а этой лет двенадцать.
– Вы алкоголь пили?
– Ну немножко, но мы же сами пили, а не наливали малолеткам… Да я понимаю, что пропала, но мы такой вообще не знаем, хоть кого спросите.
Стали спрашивать. Из разных классов, с разных этажей школы, по одному, по двое, по трое вызывали к директору. Никто не узнавал Лику, и милиционерша уже решила, что мог быть какой-то другой день рожденья или девочка до него просто не дошла, а может, вовсе обманула: отправилась куда-то еще. Вдруг Паша Антипов из 10 «Б» посмотрел на фото, покраснел и выговорил:
– Правда, пропала?
Он сказал, что Лика была на дне рождения, но убежала.
– Ты с ней дружишь? Что она говорила? Вещи у нее были с собой?
Паша был напряжен, молчал, словно чего-то боялся.
– Она очень переживала из-за дедушки.
А утром в театре получили письмо на имя директора и Елены. Оно было отправлено еще в субботу: «Уехала к родителям, в Индию». Письмо сразу отдали в милицию, а милиция стала посылать депеши во все железнодорожные, авиа и прочие департаменты, чтобы ловили двенадцатилетнюю девочку такого-то роста и такой-то внешности. Позвонили родителям, те чуть не умерли. Но после того как не умерли, сказали, что будут ждать и «ловить» ее здесь, на месте: вдруг и вправду доберется.
Просто никто не подумал о том, что она умная. А она сделала то, во что максимально легко могло поверить максимальное количество людей. И начиная со вторника, уже никому не приходило в голову ходить к дедушке домой.
4
Пустырями, куда не выходило никаких окон, можно было идти быстро. Дальше, по переулку – опять медленно с палочкой. Самым странным в новой жизни оказалось то, что такой вот короткий отрезок до остановки нужно идти десять минут.
В трамвае какой-то парень сразу вскочил и уступил место. Анна Петровна села, поджала ножки под сиденье, уставилась в окно. Ехали медленно, останавливаясь по поводу и без повода. Город расцветал, обрастал листьями и пылью. Она сошла на «летчика Гастелло» и так же медленно направилась дальше.
Дверь открыла пожилая женщина.
– Вы Анна Петровна?
– Да.
– Он вас ждал.
Из комнаты выглянул пожилой мужчина в чистой, выглаженной рубашке, застегнутой на все пуговицы и заправленной в треники. Треники, не заканчиваясь, врастали в тапки.