Молоко волчицы
Шрифт:
Не мех барашка — волчий мех покрыл казачьи шапки.
…Ночь. Ветер. Река неожиданно выходит из берегов, коварно плещется у порогов хат, жадно лижет двери. И какие-то тени неслышно крадутся к спящим хатам.
Ночь. Выстрелы. Истекающие кровью крики…
Михей Есаулов и Денис Коршак ушли с отступавшей армией на Волгу через злые астраханские пески. Рядом с Михеем его жена — Ульяна, больше не осталась в станице, боясь Алешку Глухова.
Долго держались друзья, Михей и Денис, вместе. Потом приказами их разбросало. Денис стал комиссаром
В тех балках и над теми кручами, где бедовала сотня Спиридона, пытал свой жребий и Михей с горсткой партизан. Из старых бойцов у него Игнат Гетманцев, Афоня Мирный и два чекиста — Васнецов и Сучков. Пробовал Михей привлечь на свою сторону брата Глеба, что остался хозяйствовать при белой власти, — ничего не получилось. Спасибо и на том, что Глеб не выдал белым, что в горах появились партизаны. Вскоре к отряду прибился Федька Синенкин.
Летом девятнадцатого года белые и сами узнали о партизанах. И хотя сердце России было в огненном кольце белых, затопивших две трети России, с партизанами приходилось считаться. Они налетали с самой неожиданной стороны, жгли обозы, рвали железнодорожное полотно, убивали офицеров, не давали спокойно хлеборобить в степях. На какое-то время у белой власти станицы создалось впечатление, что тут орудует крупный красный отряд. В горы послали парламентера с белым флагом. Михей встретил его, дал понять, что у него действительно в глухих бекешевских лесах два полка, и принял предложение атамана о трехдневном перемирии — созрели хлеба, надо народу дать спокойно убрать их.
В те дни Спиридон Есаулов, подлечившийся в своей семье, встретился с Михеем — без оружия.
Михей из своего отряда разрешил только Федьке Синенкину помогать белой родне косить хлеб. И сам он, отчаянный рубака, близко подошел к хлебам.
Федька прискакал на родовой загон убирать пшеницу вместе с отцом. Федор махал косой. За ним другой косарь — дядя Спиридон. Мария и Настя вязали снопы. Дети Марии и сын Спиридона Васька кашеварят.
— Звезду хоть сыми с шапки, нехристь! — плюнул Федор в сторону Федьки.
Звезду Федька снимать не стал, но покосился: за какое дело браться?
— Запрягай коней, ирод! Снопы вози!
Под вечер Синенкины и Есауловы хлебали в степи кулагу из общей чашки. Федька не лез ложкой раньше отца и Спиридона. Федор и сыну налил кружку дымки — парень растет. Ночью съездил в станицу, привез сыну новые сапоги и теплую одежду — война никак не кончается, а дело идет к холодам.
К балагану Федор вернулся не один — с Михеем, встретившим его на лунной дороге. Федор шепнул Спиридону, и тот вышел к Михею.
Тихо и долго разговаривали братья, сохраняя перемирие. Бабы в балагане чутко прислушивались, но долетали только отдельные слова, фразы.
— Советам теперь не устоять…
— Белые генералы не удержатся… Юденича выкинули в Эстонию…
— А Колчака уже не остановить…
— Это по
— Уже известно, кого Деникин будет короновать на царство…
— Не удержится…
— Дай-ка твоего табачку…
На заре к балагану подъехал третий брат.
Спиридон спросил:
— Ты за белых или красных, Глеб?
— Я сам по себе, самостоятельный. Мне всякая власть — нож острый. Шкуро тоже хлебушек подметает подчистую. Опять же мобилизации. И когда это кончится?
— Дело говоришь, Глеб Васильевич, — закурил Спиридон. — Это жизнь райская: ни белый, ни красный — сам себе господин. Да только где же ты такую жизнь видал?
— Верно гутарит Спиридон: на два стула не сядешь, разве что промеж них, наземь. Два и есть только цвета: белый и красный, — поддерживает брата Михей.
— И собирается белый цвет на Москву несметной силой! — говорит Спиридон.
— Вот увидишь, обломают они зубы о рабочие штыки: московский да питерский пролетариат — железный. Два года уже удерживают столицы. И мой тебе совет, от души, не ради агитации: бросай, Спиридон, косу, захватывай верных тебе казаков и чеши к нам в полк — командовать будешь ты, я буду комиссаром.
— Где он, полк? — насторожился сотник.
— Ушлый ты, братец! Приезжай — увидишь.
— Так куда ехать?
— Не хитри, не с бабой, приезжай в любую балку — встретим. Решайся перемирие кончается. Не вернется Россия к старому, попомни мои слова.
— Не могу. Вроде измены получится.
— Нет тут измены для народа. Наоборот, получишь от народа награду.
— Нет, чужой буду у вас… как чужой и тут.
— Поедем, Спиря, — горячо просит брата Михей.
— Я уеду, а Фольку с Васькой повесят.
— Бери их с собой!
— А мать?
— Скроется.
— Поедем, Глеб? — повеселев, спрашивает Спиридон.
— А скотину на кого оставлю? Нет. Воюйте уж вы, командиры.
Спиридон, однако, оседлал своего коня. Михей тоже взял седло и стал ловить свою белоногую кобылу, резвую и норовистую. Она не давалась даже Глебу, коноводу.
Невдалеке послышались выстрелы. К балагану подлетел Федька.
— Дядя Михей, спасайся, за мной скачут белые!
Кто-то нарушил перемирие. Белые всадники приближались. Михей беспомощно стоял с седлом в руках.
— Не судьба, Михей! — сказал Спиридон. — Скачи живо. Брось кобылу. Садись на моего, твоей не уступит. Месяцем зовут!
— А мою Зорька! — Михей вскочил на коня и помчался за Федькой.
Глеб держал своего коня, который мог увязаться за Михеем, а Спиридон уже ласково потрепал гриву Зорьки — кобыла неожиданно присмирела, услышав топот, и новому хозяину далась.
— Кто тут был? — подскакали белые конники.
— Два пацана, станичники, — ответил Спиридон.
— Вот мать иху так! Ночью прибыл какой-то полковник и разматерил атамана и есаула за перемирие — красных, говорит, тут на одну понюшку не хватит, а вы с ними миры заключаете.