Молот Солнца: Камень Нируби
Шрифт:
— Я зарежу вас обоих… Зарежу и съем…
И тогда Гнут Лимос нарочно наезжал колесом на какую-нибудь кочку покрупнее, чтобы фургон снова подбросило. Ситу отрывало от решетки, и она сразу терялась где-то в глубине фургона.
— И это правильно решение, — каждый раз в таких случаях говорил Дикарь, но было не совсем понятно чьи именно действия он одобряет — толи Ситы, толи Гнута Лимоса.
Иногда на них нападали птерки, но фургон служил неплохим убежищем, из которого к тому же было удобно отстреливать этих тварей из арбалета. Арбалет — не аркбаллиста,
Крупных хищников, к счастью, им ни разу не встретилось. Где-то вдалеке поднимали тучи пыли стада зауропод, но их бояться было нечего. Фургон им был совершенно неинтересен, им вообще все было не интересно, кроме листьев на кронах деревьев. Мелкие хищные ящеры, обычно сопровождающие такие стада небольшими стайками, здесь тоже шныряли повсюду, то и дело нападая на детенышей, а порой и друг на друга в постоянно борьбе за свою порцию пищи. Порой им везло, и тогда они заваливали детеныша брахиозавра в траву, быстро рвали на части и растаскивали в разные стороны, и делали они это с такой скоростью, что растерянная мамаша даже не успевала ничего понять. Увлекшись едой, она теряла детеныша из вида, а потом, спохватившись, начинала трубно кричать, размахивая своей длинной шеей из стороны в сторону. Но было уже поздно.
Порой хищники подбирались слишком близко к фургону, и тогда Дикарь начинал стрелять в них из арбалета. Некоторых это отпугивало — особенно тех, кому стрела попадала в глаз или же пробивала шею. Но другим, особо тугодумным и голодным, это не казалось чем-то опасным, и они предпринимали новые попытки напасть на странное громыхающее животное с четырьмя круглыми ногами.
Тогда Дикарь начинал орудовать мечом, и получалось у него это настолько хорошо, что глаз радовался, а вдоль примятой травы позади фургона оставались валяться отрубленные головы ящеров.
Его умение работать мечом завораживало. И не только мечом. Его стрелы всегда летели точно в цель, а пика била с такой силой, что пробивала толстую кожу и доставала до жизненно важных органов, вынуждая ящеров либо в панике бежать, вереща от боли, либо валиться замертво.
Причем, все свои действия Дикарь выполнял с потрясающим хладнокровием, как бы ни смешно это звучал: хладнокровно убивал холоднокровных. Он не издавал воинственных криков, не делал никаких лишних движений и не размахивал оружием с целью устрашения. Если он брался за меч, то только для того, чтобы отточенным движением убить своего противника.
В искусстве владения оружием он чем-то напоминал художника, или даже скульптора, который неторопливо и со знанием дела каждым своим движением создает частичку будущего шедевра. Ничего лишнего, все лаконично и точно, без суеты и криков. И никакой ненависти к противнику у него не было — разве может быть ненависть у каменщика к куску гранита, или у лесоруба к дереву? Он просто выполнял свою работу, и делал это так, словно близился перерыв на обед и пропускать его он ни в коем случае не собирался.
Когда
Однажды на привале она спросила у него, научит ли он ее так же хорошо владеть мечом. Просьба эта из уст десятилетней чумазой девочки, родителей которой сожрал аллозавр, звучала если и не смешно, то во всяком случае забавно, но Дикарь отнесся к ней со всей серьезностью. Он отрезал ножом кусок яблока и съел его прямо с ножа, задумчиво кивая каким-то своим мыслям. Потом их озвучил:
— Вряд ли из тебя получится хороший воин — ты слишком кровожадная. И еще в тебе слишком много ненависти. Это все лишнее, и оно превращает тебя из воина в жертву. Для мяса, которое идет в бой, чтобы завалить врага своим трупом, это может быть и сгодится, но для настоящего воина, который просто работает свою работу и собирается пировать после победы — это не вариант.
— Но этому можно научиться? — спросил Ластер, заинтересованный разговором.
— Тебе — нет, — жестко ответил Дикарь. — Лимосу — тоже нет.
— Чего это вдруг? — спросил Гнут Лимос с недовольным видом. — За свою жизнь я убил трех сципиониксов и еще зарубил работорговца, который не желал мне заплатить за сломанный им фургон!
— Да не важно сколько ты убил за свою жизнь, — ответил Дикарь. — Важно то, что было у тебя в голове, когда ты это делал… А в вашем мире я до сих пор не встретил ни одного сапиенса, у которого в голове были бы нужные мысли в тот момент, когда он собирался кого-то убивать.
— В нашем мире? — удивился Ластер. — В каком это «нашем»?
Дикарь поморщился. Потом ножом указал на гудящее вдали стадо зауропод.
— Вот в этом… — не очень понятно сказал он. А немного погодя пояснил: — Там, откуда я родом, очень мало ящеров, они как правило мелкие и большой опасности не представляют. Поэтому сапиенсам нет нужды заботиться о том, каким образом выжить среди них… Но свойства разумных существ таковы, что если им не надо объединяться, чтобы воевать с монстрами, они начинают разъединяться, чтобы воевать друг с другом. И одно дело сражаться с тупыми чудовищами, но совсем другое — с хитрыми разумными сородичами…
— Пожалуй, я с тобой соглашусь, — сказал Ластер. — Не все так однозначно, конечно, но я соглашусь… Однако у меня остался вопрос: где находится этот «твой мир»?
Дикарь долго смотрел на него, дожевывая остатки яблока, а потом медленно покачал головой.
— Вы все здесь скорее охотники, чем воины. И в этом сила вашего мира, но и его слабость… И я не знаю, где сейчас находится мой собственный мир, но скоро я смогу показать вам его маленькую часть…
— Правда? — обрадовалась Сита. — Мы увидим твой мир?!