Молот Солнца: Камень Нируби

Иванников Николай Павлович

Нужно было идти в Гатлу, и чем скорее, тем лучше. Если Лата жива и здорова, то ей, должно быть, не сладко приходится там сейчас среди всех этих живых трупов.

Распрощавшись с удрученным Оук-Тиром, Дикарь отправился в Гатлу-на-Вете. Он уже знал, что в этом мире нельзя было просто так собраться и пойти куда душе угодно. Подобное и в его мире было небезопасно — в дороге легко могли ограбить, или даже убить — но здесь же одинокий путник почти наверняка будет сожран какой-нибудь тварью. Разнообразие их просто потрясало, и даже названия был и придуманы далеко не всем. И речь

шла не только о рептилиях. Были еще и обычные звери, свирепые и кровожадные, были гигантские насекомые, один лишь внешний вид которых вызывал омерзение, было еще множество других существ, главная задача которых состояла в том, чтобы сожрать все, что встретится им на пути.

Поэтому идти в одиночку Дикарь не решился и отправился в путь с транзитным караваном, направляющимся из городов западного побережья на восток, к Дальней Пустоши. Маршрут каравана пролегал неподалеку от той местности, где сейчас находилась Гатла-на-Вете, которая теперь называлась просто Гатла. На оставшиеся деньги Дикарь приобрел компас и карту Объединенных Ойкумен, поскольку понимал, что если он заблудится на равнине, то шанс выжить у него будет невелик.

До Гатлы он добрался без особых проблем, и здесь с караваном пришлось расстаться. Своей лошади у него не было, попросту не хватило денег на ее покупку, да и место в пассажирском фургоне он выменял на тот самый кинжал, которым один из грабителей угрожал фермеру Баазу, и который Дикарь оставил при себе…

Оставшись одни, он проводил взглядом удаляющийся караван, потом разложил на земле карту, положил на нее компас и определил направление на север. Взглянул на солнце. Оно уже перевалило через местный зенит и было на полпути к горизонту на западе. Идти следовало на юг, и пройти предстояло около десяти миль, причем сделать это было необходимо до того, как сядет солнце.

Дикарь уже знал, что ночевка на равнине может стать последней его ночевкой в жизни. Провести ночь на равнине могли позволить себе лишь большие караваны, хорошо вооруженные и защищенные, да и они зачастую несли значительные потери в пути. До пункта назначения, как правило, добиралось не более двух третей от начального состава, и это считалось вполне естественной потерей.

Стать естественной потерей в планы Дикаря не входило, и он ускорил шаг. Поднявшись на очередной холм, он зарубил мимоходом какую-то непонятную тварь, накинувшуюся на него из-за кустов, а на вершине холма так и замер.

Он увидел город Гатла-на-Вете. Он лежал на склоне холма и по меркам этого мира являлся скорее деревней, чем городом, но у Дикаря при виде его екнуло сердце. Даже не разумом, а каким-то иным образом, словно всем своим нутром, он почувствовал, что эта деревня — часть его собственного мира. Мира, который он безвозвратно потерял. И где-то там, в этой деревне, была сейчас его Лата. Живая или… или мертвая.

Он пошел вниз с холма, обошел частокол городской стены и прошел в городские ворота, оказавшиеся открытыми. У ворот дежурили два стражника, и Дикарю показалось, что он даже их узнал — встречал здесь, на этих же воротах, когда-то давно, еще в прошлой жизни. Но стражники его не признали, а может быть

им было все равно, и они просто не обратили на него никакого внимания.

Следуя знакомой дорогой, он без проблем нашел дом Латы Дисан, подозрительно покосился на сломанную и завалившуюся калитку и, поднявшись на маленькое крылечко, постучал в дверь. Она тотчас же приоткрылась, тихонько скрипнув. Дикарь замер, а потом на всякий случай обнажил меч. Мали ли что могло тут произойти за то время, пока он отсутствовал…

Он вошел в дом и обмер. Все было перевернуто вверх дном, как будто кто-то крайне нетерпеливый и раздражительный что-то здесь искал. Кровать валялась на боку посреди комнаты, стол лежал ножками кверху, стулья разбросаны, под ногами звякает разбитая посуда. Занавески с окон сдернуты, и их нигде не видать. Как не видать и самой Латы.

Дикарь прошелся по разгромленной комнате, провел пальцем по подоконнику, проверяя толщину слоя пыли. «Ее нет здесь уже очень давно, — понял он. — Несколько месяцев… Возможно, с тех самых пор, как мир раскололся…»

Заглянув в каждый уголок и не найдя здесь ничего, что могло подсказать ему местонахождение девушки, он вышел из дома, несколько минут постоял на крыльце, а потом проследовал к дому напротив, через улицу. Постучался. Ему открыл низкорослый пузатый грил, которого Дикарь помнил еще по прежним временам и которого звали, кажется, Прунь. Дверь-то он открыл, но сразу же хотел ее захлопнуть, однако Дикарь не дал ему этого сделать — быстро поставил ногу за порог.

— Где ваша соседка, мастер Прунь? — спросил Дикарь.

— Крунь… — поправил его сосед, поняв, что закрыть дверь без разговора ему не позволят. Он мог бы и настоять, но обнаженный меч в руке гостя как бы намекал на то, что делать этого не стоит. — Мое имя Крунь.

— Хорошо… Где ваша соседка, мастер Крунь? — повторил Дикарь.

— Она уже давно здесь не живет.

— Хорошо… Тогда скажите мне, где она живет сейчас.

— Я… Я не знаю!

— А вы постарайтесь припомнить.

Мастер Крунь снова попытался закрыть дверь, и снова это у него не получилось.

— Я ведь могу позвать на помощь, — предупредил он.

— Да ну? — сказал Дикарь. — Вот как? Послушайте, матер Крунь… Вы знаете, кто я такой?

— Весьма смутно. Кажется, вы молодой человек девушки, что жила напротив. Вы из стражи караванов.

Дикарь согласно покивал.

— Все верно, мастер Крунь, у вас на самом деле отличная память! Я капрал Пиин из стражи караванов. А вам известно в каком случае обычный стражник может получить звание капрала?

Мастеру Круню это было неизвестно.

— Звание капрала присваивается после двух лет безупречной службы при наличии не менее пяти боевых столкновений. У меня их было сорок три. И сорок четвертое мне бы не помешало, поскольку я люблю красивые цифры… Так как мы с вами договоримся, мастер Крунь: вы поможете мне достичь красивой цифры, или же просто обо всем расскажете?

Мастер Крунь коротко и шумно выдохнул. Прозвучало это с видимым облегчением, как бывает, когда принимаешь какое-то окончательное решение после мучительных раздумий.