Морально безнравственные
Шрифт:
— Аллегра, о чем ты хотела спросить? Не беспокойтесь о своем сыне, он в надежных руках. Я люблю этого ангелочка больше всего на свете, — продолжает она, и моя враждебность, кажется, ослабевает.
Но я не могу позволить себе поддаться на их ложь.
Поэтому я сразу перехожу к делу.
— Какие у вас отношения с Энцо?
— Мои отношения с Энцо… — она прерывается, как будто вопрос абсурден, — о, я вижу, я вижу, ты ревнуешь, — заявляет она в упор, и я чувствую себя поставленной на место —
— Действительно, мама, моя маленькая тигрица так ревнует, что точит когти о мою кожу. Было бы очень мило, если бы ты заверила ее, что наши отношения чисто платонические.
Он отвечает, улыбка ползет по его лицу.
— Но, конечно. Аллегра, дорогая, не волнуйся, наши отношения чисто платонические. — Она говорит, повторяя слова Энцо дословно.
— Как убедительно, — бормочу я.
— Он на тридцать лет младше меня, mon Dieu! (франц. Господи) Я бы не вышла замуж, за того, кто младше меня, — продолжает она голосом, полным отвращения.
— Мы знаем друг друга почти два десятилетия, и он был мне как сын.
— Ты, конечно, была для меня матерью, которой у меня никогда не было, мама, — с нежностью добавляет Энцо.
— Ах, mon cher, ты заставляешь меня плакать, — она делает паузу, перетасовывая несколько вещей, затем я слышу фырканье и понимаю, что он действительно заставил ее плакать.
Кто же эта женщина?
— Энцо, ты мне позволишь рассказать ей, как мы познакомились?
— Валяй. Я не хочу больше никаких секретов, — говорит он, глядя мне в глаза.
— Тогда я буду говорить начистоту, дорогая. Я была проституткой в одном из клубов Рокко, много-много лет назад. Сначала я была его любовницей, но эта сука Лючия наняла кого-то, чтобы испортить мне лицо. Я знаю, что это не подтверждено, но я уверена, что это была она, — она делает глубокий вдох, так как ее голос становится все горячее. — После того, как я перестала быть привлекательной для Рокко, он отправил меня работать в одно из своих заведений. Там же я встретила Энцо. Думаю, ему было двенадцать или тринадцать лет, бедный мальчик. Они вливали алкоголь в горло ребенка, а потом предоставили его самому себе. И ты бы видела его. Mon Dieu, я знала многих мужчин в своей жизни, выдающихся актеров и моделей, но ни один не был так великолепен, как он. Я говорю это совершенно объективно, дорогая, пожалуйста, не обижайся, — говорит она с паузой, и я не могу удержаться от улыбки.
— Не обижаюсь, — отвечаю я.
— Хорошо, я знаю, что он весь твой, но все, у кого есть два добрых глаза, видят, что он очень красивый мужчина. Даже тогда он был так красив, что на него было больно смотреть. И это привело к тому, что люди стали им пользоваться, — она делает паузу на грустном вздохе.
— Что вы имеете в виду? — я почти боюсь ответа, потому что пьяный ребенок и то, что им воспользовались, может означать
— Я не знаю точно, что произошло до моего приезда. Энцо никогда не рассказывал мне подробностей. Я шла по коридору клуба, когда услышала сдавленный крик о помощи. Я даже не думала, я просто ворвалась в дверь, и вся сцена была ужасной, — ее голос дрожит, и она явно поражена тем, что говорит — никто не может притворяться.
— Бедный Энцо был голый, лицом вниз на полу, а какой-то старик лежал на нем сверху, раздвинув его и…, — она прерывается, и я слышу всхлип.
Выражение лица Энцо все еще не изменилось, и я едва сдерживаюсь, чтобы не протянуть руку для утешения.
— Слава Богу, я успела до того, как случилось самое худшее. Он был так дезориентирован, так уязвим, и мое сердце просто разрывалось от жалости к нему. Каким-то образом, уже после случившегося, Энцо вбил себе в голову, что он должен отплатить мне, и он так и сделал.
— Я купил ей клуб, — вмешивается Энцо, на его губах играет подобие улыбки.
— Мы так долго были друзьями, но на самом деле я вижу в нем сына, которого у меня никогда не было, — говорит она, и румянец ползет по шее Энцо.
— Спасибо, мама, — добавляет он с искренней привязанностью.
Мы еще немного поболтали, и она рассказывает мне несколько историй об Энцо за эти годы, и как раз, когда мы собираемся закончить разговор, она добавляет кое-что.
— Пожалуйста, будь с ним помягче и выслушай все, что он скажет. Я знаю, что все указывает на обратное, но я могу поручиться своей жизнью, что мой мальчик любит тебя больше всего на свете. Дай ему шанс, пожалуйста.
— Я дам ему выговориться, — соглашаюсь я.
Мама заверяет меня, что привезет Луку на следующий день, после чего вешает трубку.
Энцо убирает телефон в карман, и я теряю дар речи, глядя на него.
— Неужели они… — я даже не могу заставить себя задать этот вопрос. Он качает головой.
— Это было очень близко, но мама была там, чтобы помочь мне, — отвечает он, и я не думаю, что он осознает, как его рука инстинктивно тянется к бутылке алкоголя на столе.
— Энцо, я…
— Это еще не все, — обрывает он меня, делая глоток алкоголя.
— Я даже не знаю, как это сказать… Кроме мамы, я никому не говорил.
Его голос срывается, и он закрывает глаза, потирая рукой виски.
Что может быть хуже этого?
Я придвигаюсь ближе к нему, накрывая его руку своей. Он смотрит вниз на прикосновение и зажмуривает глаза, отводя голову в сторону.
— До клуба, — начинает он, его голос низкий и хрипловатый, — у моей матери была неестественная одержимость мной.
Мои глаза расширяются, и я вздрагиваю от шока.