Морально нечестивый
Шрифт:
— Разве ты не можешь мне сказать? Я хочу знать, против кого я соревнуюсь. Она все еще в твоей жизни? — но больше всего я хочу спросить, любит ли он ее до сих пор?
— Это в прошлом.
— Марчелло, — начинаю я, пытаясь найти слова, — я думаю, мы должны просто выложить все карты на стол.
— Что ты имеешь в виду? — он хмурится.
Я делаю глубокий вдох.
— Я влюблена в тебя. Я люблю тебя и мне нужно знать, есть ли еще кто-то в твоей жизни… — Его глаза расширяются, и он смотрит на меня так, как будто увидел привидение.
— Ты…
Я киваю.
— Конечно, люблю. Мне кажется, я влюбилась в тебя с самого начала. Вот почему… Мне хотелось бы знать, есть ли место для меня в твоем сердце. — Теперь, когда правда открылась, я не знаю, радоваться мне или плакать. Он просто смотрит на меня.
— Скажи это еще раз, — шепчет он.
— Я люблю тебя? — он притягивает меня к себе, обнимая так сильно, что почти раздавливает меня.
— Ты любишь меня. — Он все еще повторяет слова, медленно раскачиваясь вместе со мной.
— Марчелло? — спрашиваю я через некоторое время. Его голова утопает в моей шее, и я слышу легкий всхлип.
— Марчелло, — повторяю я.
— Больше никого нет. — Он наконец говорит, прижимаясь к моей коже. — Больше никого не было.
— Но… та женщина…
— Это всегда была ты.
Глава 24
Марчелло
— Это всегда была ты, — говорю я ей, зная, что она может посмотреть на меня иначе, когда узнает. — Я любил только одну женщину — тебя.
— Что ты имеешь в виду? — ее руки толкают меня в плечи, и я позволяю ей сократить расстояние между нами. — Как это возможно… — Она качает головой. — Ты не должен мне лгать, Марчелло.
— Я не лгу. Не об этом. Я влюбился в тебя десять лет назад.
— Десять лет назад… Но… Как?
— Я впервые увидел тебя на одном из банкетов твоего отца. Ты была в саду, пыталась пробраться внутрь. — Я могу представить тот самый момент, когда впервые увидел ее. Такая красивая, такая чистая. — Тогда я тоже хотел жениться на тебе, — признаюсь я.
— Я не понимаю. Мы никогда не встречались раньше, я уверена в этом. — Глубокая складка образуется между ее бровями, когда она пытается и не может вспомнить меня.
— Я выглядел неважно, но мы встретились. Прямо возле вашего дома. — Продолжаю я рассказывать ей о встрече, которая даже сейчас, десятилетие спустя, все еще запечатлена в моей памяти. В тот момент я был у нее, полностью и бесповоротно — хотела она этого или нет.
С того момента я принадлежу ей.
Двадцать один год
Боль пронзает мои внутренности. Моя рука зажимает рану, пытаясь остановить кровотечение. Я знаю, что вряд ли умру от этого, но это не значит, что это менее болезненно.
Я низко опускаю голову, продолжая идти, капюшон, накинутый на лицо, помогает скрыть повреждения, нанесенные отцом.
Интересно, выгляжу ли я вообще теперь как человек?
Оба
Ножевое ранение было внезапным, или настолько неожиданным, насколько это вообще могло быть со стороны отца. Я не ожидал, что он пойдет на такое наказание, но на этот раз я действительно зашел далеко.
Дальше, чем раньше.
Я противостоял отцу и твердо сказал ему, что не буду присоединяться к его еженедельным посещениям борделя и не буду участвовать в любом виде развратного поведения.
Мои доводы были довольно просты. Мне просто нужно привести себя в порядок, чтобы быть достойным Каталины.
Я был уверен, что Рокко знает о занятиях отца и, косвенно, о моих, а это означало, что он никогда не согласится отдать мне руку своей дочери. Есть одна вещь, которая не одобряется, и это посещение борделей — не то чтобы это имело значение для отца. Но для любого другого уважающего себя дона было бы неприемлемо выдать свою дочь замуж за бабника, который может опозорить ее, а заодно и его имя.
Хотя сам Рокко не святой, его вкусы больше склоняются к содержанкам, а не к платным женщинам, несмотря не то, что разница очень незначительна, и можно утверждать, что это одно и то же.
Но если учесть склонности отца… Я не думаю, что найдется хоть один мужчина, который охотно отдал бы свою дочь замуж за человека, связанного с таким развратом.
Так что мне пришлось потрудиться. Не то чтобы мне было трудно отказаться от этого, учитывая, что я никогда не получал от этого удовольствия. Но если быть честным, больше всего на свете я хочу сделать это ради Каталины.
Я хочу быть достойным в ее глазах. Тем, кого она не будет стесняться… Тем, кого она сможет научиться любить…
И вот я обнаруживаю, что брожу недалеко от дома Агости.
Отец был недоволен, когда я отказывался идти с ним неделю за неделей, пока ему наконец не надоело. Он говорил, что просто преподает мне урок. Что мои действия отражаются на нем и что из-за меня он выглядит слабым.
Он заставил своих солдат удерживать меня, а сам бил кулаками по моему лицу. Мало того, что я почти потерял сознание от боли, так он завершил наказание ножевым ранением.
Я застонал от режущей боли. Он ударил меня ножом прямо между ребер, зная идеальное положение, чтобы не повредить жизненно важные органы, но максимально усилить боль.
Когда я вырвался, то плохо соображал. Я был слишком сосредоточен на физической боли, чтобы мыслить здраво. Я начал ходить, блуждать.
И вот теперь я здесь…
Думаю, в глубине души мне не хотелось переставать надеяться увидеть Каталину. Это, конечно, притупило бы боль.
Но я не осмеливаюсь подойти к дому. Это означало бы получить еще одно избиение, а с меня на сегодня хватит.