Моральный патруль
Шрифт:
Пропорциональные мускулистые тела мужчин, и с неприличными, но опять же – соразмерными, и в гармонию с телом входят выпуклости на грудных клетках акробаток; и выпирающие упругие спортивные ягодицы, достойные философа, что всю жизнь проводит в кресле». – Не будем рыться в варварах, хотя изучение безобразного приводит к возвышению прекрасного, как скульптор из глыбы рождает Афродиту.
— Прекрасно! Прелестно! Изумительно вы выражаете свои мысли, граф Яков фон Мишель! – девушка потупилась, мысочком изящной туфельки вырисовывала незримый узор. – Цирк Уродов!
Много наслышана, но ни разу не была, как и в кладовку матушки не
Воспитание и мораль меня обязывают блюсти себя в скромности до замужества – так соловушка блюдет розочку.
«Не напрашивается ли графиня Сессилия Маркес Делакруа на комплимент? – граф Яков дрожал, ощущал себя карасём в переулке. – Мечтает о посещении цирка Уродов, но конфузится, а одной девушке, или в компании подружек посещение цирка – дурной тон, как прыжок в яму с нечистотами.
Если с благородным молодым достойным, как философский словарь, человеком – то позволительно!
Приглашу, всенепременно приглашу графиню в Цирк, немедленно, в омут страсти с головой.
Хм! А не воспримет ли графиня — Сессилия Маркес Делакруа утонченная, благовоспитанная, отличница по всем наукам в институте благородных девиц – моё предложение совместно посетить цирк Уродов, как непристойный намёк?
Но, с другой стороны, если не приглашу, то и мой отказ – непристоен, оттого, что молодой человек обязан ловить каждое желание морально устойчивой дамы, а дурных желаний у порядочной девицы нет, как нет сладости в огурце».
Сомнения терзали молодого графа Якова, но графиня, оттого, что тонко чувствовала душевные моменты, или по своей девичьей наивности, перешла от темы цирка Уродов к другой, для неё занятной и поучительной, как игра на стострунном сямисэне.
— Не сочтите за нескромность – благородная девица не рассказывает о своём интимном, а сны по Уставу благородных девиц относятся к интимностям, не все сны, а некоторые, но мой сон – не интимный, и я поведаю вам, потому что он поучительный и в какой-то степени связан с нашей неожиданной встречей – так рыбак удит крокодила, а на крючок цепляет русалку, – графиня Сессилия Маркес Делакруа перевела дух, раскрыла книгу (Яков узнал сборник стихов поэта серебряного века Михельсона), снова закрыла – волнуется девушка. – Приснилось мне сегодня кладбище, но не мрачное, потому что кладбище по своей сути – непристойность; во сне я оказалась на светлом кладбище, где только поэтов хоронят, как сгустки солнечной энергии.
В праздничном наряде я осторожно ступаю среди могил возвышенных натур, и, кажется, что сердце моё воскрешает строки Великого нашего Поэта князя Василия Игоревича Шукшина:
«О, свет струящийся и благолепный!
Твоих коснется мыслей друг!»
Неистощима фантазия морально устойчивой девушки, даже во сне полна напряжения и брожений – так Лунатики бродят по крышам своих Дворцов.
На мне скромная шляпка, премиленькая, с драгоценными камнями – голубые по каёмочке, красные на венце горят рубиновыми звездами Новомосковского Кремля.
Платье – достойное, закрывает всё, как и положено, люблю надлежащее для девушек – скромно, но в то же время видно, что душа открыта, и нет тоски, кажется, что белой птицей взлетаю в небеса!
Туфельки, почему-то бальные, книжка, зонтик, мантилька, накидка из горностая!
Ах, к чему это я, нескромница! – графиня Сессилия Маркес Делакруа, вдруг залилась искренним серебряным смехом, пыталась сдержаться, призывала все
Я произнесла слово «гвозди»? Ах, непростительно! Укорю себя и пожурю! – графиня Сессилия Маркес Делакруа топнула ножкой: — Получи, получи ножка за простецкие слова!
Впрочем, граф, я знаю, вижу, что человек вы в высшей степени благородный, поймете мою восторженность – ведь не вернуть ушедшую воду из стакана.
В моей коллекции изящного стекла более ста граненых стаканов древней Московской эпохи Мухиной.
Вернемся к моему сну, полагаю, что не вещий, как Вещий Олег, что гранеными стаканами не пользовался.
Загрохотало, бухнуло, и могильная плита ближайшая раскололась весенней льдинкой.
Из могилы поднимается призрак поэтессы Монтескье, что написала душевное стихотворение о собачке Зизи; Зизи ждала свою хозяйку сто лет.
Призрак поэтессы облачен в хорошенький сарафанчик с вырезами на плечах, я бы даже сказала – строгий сарафан, если бы не голубенькие цветочки по белому полю, как Звезды на халате чародея из сказок.
«Графиня Сессилия Маркес Делакруа, – призрак поэтессы Монтескье зарокотал мужским басом, но изредка в нем проскакивали нотки прелестного фальцета, модного в южных областях нашей Прекрасной зеленой Планеты Гармония. – Я – сложная натура при жизни, а после смерти настолько усложнилась, что не нахожу себе места в гробу, и часто меняю голову с ногами, словно я обречена на вечные муки за дурное стихотворение в адрес графа Шереметьева Антонио Дитриха.
Моё появление в вашем сне – предсказуемо; пифии предсказывают – присаживаются оголенными ягодицами на треножники и всем телом поглощают дым времени, похожий по вкусу на горелые листья яблони.
Я – не пифия, но предскажу, а вы верьте мне, пусть даже сейчас случится в вашем сне землетрясение, и откроются Вам клады морские и земные – при жизни я любила клады, золото облагораживает, смягчает нрав и кожу, словно дорогое Египторское масло.
Графиня Сессилия Маркес Делакруа, вы уважаете патетическую речь, но знайте – на необъятных просторах Вселенной много дурного, о чём вам не следовало бы знать, потому что вы — благороднейшая из благороднейших девиц и Вашим именем, может быть, назовут когда-нибудь Институт для возращения эстетически развитых девушек с незыблемыми моральными принципами – так капля за каплей тысячелетиями вода разрушает скалы.
В детстве я любила качели; качалась до отрады в душе, и стихи возникали во мне розовыми облаками.
Однажды, когда качели разлетелись ветром, на детскую площадку пришел старец с посохом, в черных сапогах, а я видела, что не гуталином сапоги покрыты, но – Звездной пылью, как у мальчика с Планеты Марс.
Старец долго раскачивал мои качели, хотя дальше некуда, всматривался в далекие горы, а потом речитативом пошла из него красивая правда – так из доменной печи выходит снаряд для мортиры,