Моральный патруль
Шрифт:
Мне же за вас отсчитают тридцать серебряных луноликих унций – не густо, но на мантильку и шляпку для прекрасной графини Ебужинской – предостаточно, даже останется на билеты в консерваторию, благотворительность.
От предвкушения в груди разливается, и сердце трепещет ночными бабочками.
— Не в своём рассудке, вы, падре, иначе бы честь не потеряли, вы же не овца, что теряет шерсть на колючках кустов крыжовника! – граф Яков фон Мишель шептал, губы налились жидкой платиной. – Исползаете меня в своих целях, называете их добром, а по существу – зло, чёрное, словно
Маменька меня водила на экскурсию в заброшенные шахты, но не угольные, а наши семейные, алмазные.
Полагаю, что сердце ваше, падре, не белее черноты подземелий, где дух бродячий скитается без упокоения.
Я должен немедленно спешить на выручку графини Сессилии, она мне доверилась, а вы препятствуете, опаиваете зельями, продаете с неизвестной целью; да, я – произведение искусства, как и каждый гражданин нашей Планеты, потому что мы – наивысшая раса, оттого, что не нарушаем традиции, а ваша розовая свинья-копилка, пусть даже не живая, нарушает все традиции.
И графиня Ебужинская – видел её, гармонично сложенная, утонченная целомудренная натура, благородная по линии отца, графа Ебужинского, но вы испортили непорочную девушку, отворили ей душу, соблазнили бонбоньеркой, а теперь шарите в замутненной душе и ищете жемчужные зерна.
К барьеру, падре!
— К барьеру? Я бы поставил вас к барьеру, граф! – падре Гонсалез вскочил, схватил графа Якова за жабо, приподнял, а, затем вспомнил, что нужно беречь себя для графини Ебужинской, с досадой бросил графа Якова на пол (граф Яков фон Мишель отметил чистоту мозаики и красивые сценки из жизни благородных музыкантов). – За оскорбление моей дамы сердца графини Ебужинской я бы пробил в земле дыру, и спустил бы вас в ад; а, если ад не существует, то я бы для вас его изобрёл – умею, талант имеется.
Вы посмели бросить подозрение на натуру в высшей степени благородную, морально воспаряющую, кристально чистую, бриллиантово дорогую!
Хитрите, граф!
Вы не достойны ленточки с туфельки графини Ебужинской, не говорю уже о кокарде за нравственность, что графиня получила в институте благородных девиц. – Падре бормотал, губы дрожали, но руки делали своё: бумаги полетели в стол, из-под алтаря падре выкатил носилки на колесиках, очень похожие на гроб. – Деньги для графини – вот что мне нужно, поэтому я не пойду с вами к барьеру, пусть даже он изукрашен мудрыми изречениями древних философов с Земли.
Вы кровью искупите свою журьбу в адрес моего облака, моей Анастасии Леопольдовны.
— Благородны ли вы, падре, если защищаете одну даму, а о судьбе Сессилии Маркес Делакруа не печетесь, словно совесть свою в ботфорт убрали? – граф Яков фон Мишель усмехнулся, но вместе со смехом из немеющих губ вылетел неблагородный хрюк – так знаменитый оперный певец граф Диего Родригес Лавуазье выдал фальшивую ноту на празднике искусств в Новой Риге. – Каждая секунда на счету, когда графиня Сессилия Маркес Делакруа, она же – Принцесса Сессилия Гарсиа Ганди – не пойму, отчего и почему Принцесса, но сказанного не воротишь воробьём, – в опасности.
Мой долг…
— Напоминаете
Камзол помят, панталоны изорваны, перо на шляпе погнуто, а гнутое перо в вашем роду – позор несмываемый, как вечная краска гномов.
Вы выйдете из ратуши, призовете людей; поведаете, что некие мифологические разбойники – а их примут за плоды вашего воображения, потому что матушка ваша на своём первом балу видела разбойника, а батюшка ваш отличился, и рвение ваше припишут фантазиям, комплексу неполноценности, что вы ощущаете себя ниже батюшки, и привело дурное к преступлению.
«Где графиня, а ещё и восхитительная Принцесса Сессилия Маркес Делакруа - Сессилия Гарсиа Ганди?» – вас спросят с пристрастием на внеочередном, посвященном пропаже Сессилии Маркес Делакруа, фестивале, и на тот фестиваль явимся мы с графиней Ебужинской…
Вы снова повторите слёзно, что злодеи похитили графиню, а некий варвар ударил вас в лицо — неблагородно ударил, подло, не по правилам, потому что мужчины дерутся в соответствии с Уставом, и вы знаете, а, если забыли – найдете в древних свитках на бересте и пергаменте; тибетские монахи передают знания татуировками.
На послушнице в монастыре на Земле я даже прочитал тибетскую Рамаяму – с ног до головы читал, спереди и сзади – много букв, как в море морских звёзд.
Недоверие к вам, оборванному, в кровоподтеках и с синим под глазом усилится, когда вы выдохнете пары неблагородного алкоголя: а алкоголь, как известно – утешение для низших существ; собаки пьют пиво.
Что о вас подумают графья и князья, благородные бароны и шевалье?
Подумают, что вы развратились, потеряли нравственность, причастны к похищению графини Сессилии Маркес Делакруа, или даже её собственноручно закопали в саду под сакурой; из побуждений эстетических закопали или из стыда; о том, что вы давеча не поприветствовали графиню Сессилию Маркес Делакруа возле кондитерской «Смит и Вессон» всем известно, и бросает тень на репутацию рода МакНьютонов.
Вчера не заметили, а сегодня надругались, пусть нравственно, даже с ней дрались, и графиня Сессилия Маркес Делакруа вас проучила, что тоже – позор для вас: ИЫЫЫХ! Мужчина, а с девушкой дерется, как с самолюбием.
Всё против вас, граф Яков фон Мишель, даже бахрома на ваших панталонах загрязнилась, а что говорить о чести и достоинстве, когда вы лыка не вяжите и по вашей вине графиня пропала, словно её луком угостили.
Прощайте граф, вас более не ждут великие дела! Я же должен поспеть на чтение поэмы к неподражаемой душечке графине Ебужинской – когда ступает, то Звёзды гаснут от стыда за их ничтожество перед красотой графини. – Падре Гонсалез перевалил тело молодого графа Якова в гроб-носилки: — Не жмёт гроб?