Моральный патруль
Шрифт:
Я горжусь званием человека; только мы люди насыщаемся прекрасным, что иногда заменяет нам низменную картошку с мясом.
Я очаровался Анастасией Леопольдовной; в сердце возникли сладострастные хайку, но я не осмеливался – невозможно, чтобы образованный человек на одной ноге стоял, а второй ногой совершал в воздухе колдовские пассы для привлечения предмета своей любви.
На следующий день я пригласил графиню Ебужинскую в филармонию; а возле филармонии Летний Сад со статуями Амуров и Плеяд.
Всё бы
Словно собранием сочинений Гетте меня ударили в голову – я влюбился, граф, да, я, словно в куст черемухи упал – благоухание, соловьи, в душе отрада.
Но тут, откуда ни возьмись, словно чёрт из табакерки, выскочил коробейник – душа черствая, приехал с театром Грёз, по обмену культурным опытом.
Откровенничает перед нами коробейник, но свои товары соблазнительные выкладывает, будто обед из ювелирных изделий готовит.
Графиня потупилась – не по душе ей продавец, а что с ним сделаешь, если за нас Судьба поручилась, что мы не обидим неблагородного?
Деловой человек психологию знает, предлагает графине бонбоньерку – премиленькая вещица: золото, драгоценные камни.
Графиня конфузится, меня за руку тянет от коробейника, напоминает, что мы не для потребительства встретились, а ради филармонии, дружеского общения, что, несомненно, дороже всех золотых бонбоньерок во Вселенной.
А глазки, милые глазки графини, даже слёзы на них от внутренней борьбы и искушения – на бонбоньерке застыли, будто привязали их.
Вся жизнь моя недолгая пронеслась передо мной за один миг: позор в лицее, когда у одноклассника списывал сочинение на тему прекрасного; недостойное подглядывание в раздевалке за балеринами; воскресенье, когда по болезни отказался соборовать художника Ван Гогена.
Тоска нахлынула дёготной волной; думаю – Неужели я настолько мал по сравнению с Вселенной, что не куплю для дамы сердца, а я уверен, что нигде в Мироздании нет подобной графини Ебужинской.
В волнении я схватил бонбоньерку, а графиня мило лепечет:
«Полноте! Падре! Одумайтесь!»
А я уже света белого не вижу, за графиню и за бонбоньерку в кабалу пойду, на рудники, в переводчики к варварам.
Руки дрожат, пот поминутно вытираю, язык не слушается, как телячий фаршированный язык.
Сторговался, да ещё себе кинжал изящный с серебряной рукояткой купил – без надобности лицу духовному кинжал, но в горячке торговался, мне тогда и чёрта продали бы без рогов.
Все деньги прихожан, что носил с собой на благотворительность и
Графиня Анастасия лопочет мило, укоряет меня за расточительство и моветонство, но бонбоньерку схватила, держит крепко в изящных фарфоровых ручках, что привыкли к гусиному перу.
Обещала – исполнила, пригласила на чтение поэмы, занимательно читала, с вывертами красивыми, пластичными; а затем я графине читал своё — тоже мудрёное; чувствовал, что воспаряю, прежде подобного восторга не испытывал, в Рай попал на Гармонии.
И снова она мне, а затем опять я ей.
С детства я задался целью: узнать для чего, чем живет человек?
В чем наше величайшее предназначение, и что отличает нас от животных: стихи? изящные танцы в белых одеждах?
Картины старых мастеров и авангардная живопись, где воплощаются самые неожиданные изобретения художников, словно холст – мозг?
Когда встретил графиню Ебужинскую и самопожертвовался ей, принес себя на алтарь любви, подставил голову под топор изящной дамы – графиня изумительно танцует «Лебединое озеро», ножку выше головы целомудренно поднимает, – и озарился при встрече дивным огнём семитов.
Не знаю цель жизни других людей и существ, но для меня всё воплотилось в графине Ебужинской: для неё живу, она – цель моего существования, ей и живу, пока деньги на услады есть
Самопожертвование деньгами; мне кажется, что не важны способы, а обязательна цель, и цель моя – угождать графине, а откуда я деньги на изысканное получаю – не имеет значения, ибо слушаю себя и вижу в себе то, что другие среди Звезд не различают.
С тех пор живу в волшебном царстве: как только появляются деньги - графине безделушку покупаю; блеск в глазах любимой женщины – наивысшая мне награда, за неё все Чёрные дыры бы отдал.
Да денег требуется с каждым днём всё больше и больше – поэму не остановишь… поэтому, граф Яков фон Мишель, подпишите здесь и здесь, что уверяете в полном Вашем согласии – куда вы денетесь после откровенного вина? а ещё здесь и здесь – что вы обещаете не губить флору и фауну – природозащитные организации требуют.
— Извольте объясниться, падре, – граф Яков фон Мишель протянул руку к шпаге, но сил, что потрачены на подписи под неведомыми документами, уже не хватало, будто их выпили красные муравьи. – Вы опоили меня дурным зельем с отравой…
— Не зелье, а – вино! – падре выпил белой жидкости из маленького стаканчика, закашлялся, будто читал дурной роман. – Я пью зелье, барзо зело!
Не трава, а – лекарства, иначе вы бы от возмущения, граф Яков фон Мишель, сердце своё надорвали, а без сердца вы никому не нужны, даже графине Сессилии Маркес Делакруа, и никто за вас не заплатит и луидора.