Моран дивий. Стезя
Шрифт:
– Потерпи, миленький, - прошептала она, поглаживая его по холке, - немного осталось. Тебе в этой истории должно повезти больше, чем мне.
Свенка подошла к огромной каменной плите, служившей алтарём. Достала широкий засапожный нож и стала счищать с камня мох. На расчищенной поверхности проступали глубокие борозды. Постепенно, открываясь её взору, они стали складываться в незнакомые рунические знаки. У полян тоже было руническое письмо, но эти были княгине не знакомы. Что было вырезано на алтаре, она прочитать не могла.
Но размышлять было уже некогда. Снизу раздался оглушительный свист,
Гучи не торопились. Они уже поняли, что загнали свою добычу. Но и не мешкали. Свенка сквозь просветы в руинах видела, как размеренно и неотвратимо их татуированные черепа приближаются к каменным ступеням.
– Хорошо, что так, - дрогнувшим голосом сказала она себе.
– Иначе мне не решиться.
Зачем-то обтерев нож о куртку, она зажмурилась и полоснула себя по венам на руке. Борозды странных рун стали быстро наполняться чёрной кровью.
– Стану не благословясь, у царя Морана не спросясь, выйду не этими дверьми, выйду подвальным бревном, выйду я мышиной тропой, выйду в дальний восток, там стоит тын, в этом тыну стоит дом, в этом дому стоит печь, в этой печи огонь пылает, век не утихает, сквозь огонь моя дорога пробегает - из двери в двери, из ворот в ворота, во чисто поле, под светел месяц, под часты звёзды...
– Свенка покачиваясь бормотала нужные слова, вцепившись в конскую узду.
... Когда первые из гучей осторожно заглянули за валуны, опасаясь получить смертельный укус от загнанной добычи, они увидели, как в открывшийся чёрный провал между двумя каменными мегалитами уходит женщина, ведущая за собой рыжего коня.
Свенка уже мало что понимала и видела вокруг себя. Кровь утекала слишком быстро. Дойти бы. Она силилась сконцентрировать внимание на серых гулких досках, по которым медленно и тяжело волочила ноги. Всё остальное тонуло в багровом звенящем мареве. Звенело у неё в ушах? Наверное. Главное, не смотреть по сторонам, не двигать головой, иначе закружишься и потеряешь сознание. Не дойдёшь. Тогда всё было зря? Ну нет! Где, бесово отродье, эти доски? Вот эти доски... Доски, доски, доски... Дойти бы. Не встретиться с ними лицом... Когда же они кончатся? О, когда же они кончатся?!
Спустя бесконечность под ногами закрошилась сухая ломкая трава. Свенка позволила себе осторожно приподнять голову и повернуть её. Вокруг по-прежнему плавали красные круги, тошнило и звенело в ушах. Но голову коня у своего лица она разглядела:
– Пожалуйста, - прошептала княгиня.
– Верный, родной, отвези моего сына к людям. Да подарит благословение Сурожь твоему роду и доброго хозяина тебе. Я буду хранить тебя из чертог Маконы. Прощай...
Она отпустила повод и осела на землю. Конь всхрапнул, мотнул несколько раз головой, косясь на хозяйку, а потом лёгкой рысью припустил по проходящей мимо грунтовой дороге.
Через несколько минут над лежащей навзничь княгиней склонился мужчина, пришедший к капищу вместе с гучами. Он не был похож на них, хотя и носил такую же одежду. Длинные светлые волосы он стягивал на затылке в хвост, а лицо его, хоть и бритое, было свободно от татуировок.
– Какая
– Даже сейчас...
Последний проблеск сознания заставил княгиню открыть помутневшие глаза.
– Ольвик?..
– прошелестели её губы перед тем, как она провалилась в вечную темноту.
Мужчина опустился на колени, закрыл ей глаза и поцеловал в остывающие губы. Потом он тяжело поднялся на ноги и зашагал по дороге в сторону виднеющегося в ноябрьском сумраке посёлка.
* * *
Проснулся я от холода. Солнце уже садилось, и весенний воздух остывал очень быстро. Я попытался встать, чувствуя себя совершенной развалиной. Болело всё - даже те органы, мышцы и части тела, о которых я раньше и не подозревал. Отпрессованные бетономешалкой по имени Ярослав Панько, они скулили и жаловались своему непутёвому хозяину. Кое-как натянув на себя ещё влажные джинсы и футболку и с трудом выбравшись наверх по крутому склону овражка, я потащился в посёлок.
Машина моя по-прежнему стояла у дома Бадариных. Улица была пустынна. Я долго сидел, привалившись к тёплому колесу. Что теперь? Куда теперь? Надо ли вообще что-то делать и куда-то идти? У меня было такое ощущение, что моя жизненная дорога упёрлась - здесь и сегодня - в глухую стену. Вот я и сидел у подножия этой стены, тупо уставившись на носки своих грязных и мокрых кроссовок.
А потом в воображаемой стене скрипнула незаметная ранее калитка и выпустила на деревенскую улицу стайку детей. Сначала мимо меня, буксуя в дорожной пыли, прополз, виляя рулём и натужно кряхтя, велосипед, обвешанный сразу тремя белобрысыми пацанятами. За ним с жалобным нытьём "Теперь мы! Теперь мы! А когда же мы?" протрусили две девчонки лет семи-восьми. А уж следом выступал важный, как петух, щекастый мальчишка того же возраста. Он так же, видимо, вожделел своей очереди кататься, но считал ниже своего достоинства это демонстрировать.
– Эй, пацан!
– окликнул я его хрипло и сам поморщился от звука своего голоса.
– Покажешь, где Ксеня живёт?
Пацан остановился и, сморщив нос, воззрился на меня весьма критично. Одна из девчонок, преследовавших велосипед, оглянулась и подошла к нам.
– Я могу тебя проводить, - сказала она.
– Ксеня моя мама.
Поднатужившись, я после нескольких попыток принял-таки вертикальное положение и направился вслед за своей провожатой. Мы прошли посёлок насквозь и, выйдя за околицу, проследовали к отдельно стоящему над лесной балкой домику. Сдвинув в сторону гардину, приспособленную на распахнутых по случаю хорошей погоды входных дверях от назойливых мух, она просунула голову в сенцы:
– Ма-а-ам! К тебе пришли!
– Сейчас выйдет, - сказала девчонка мне и, заложив руки за спину, стала с интересом меня рассматривать.
– А ты не боишься разговаривать с чужим дядькой и ходить с ним одна по посёлку?
– осведомился я, раздражённый её беззастенчивым вниманием.
– Мама тебе не говорила, что это опасно?
– Почему?
– Разве ты не знаешь сказку про Красную Шапочку?
– А разве ты волк?
– засомневалась девчонка.
– Я-то не волк. Я хороший. Но дядьки бывают разные.