Моран дивий. Стезя
Шрифт:
– Приходи вечерком.
– Девчонки будут?
– Сделаем, если надо.
– Надо.
Девчонки были ничего себе: юные, миленькие, но курицы - просто непроходимые. То есть то, что надо. Накачавшись как следует спиртным, я зацепил одну из них и повёл в спальню, наслаждаясь её глупым хихиканьем и жеманным лепетом. Управился я с ней быстро, сказалось долгое воздержание. И лежал, уткнувшись лицом в диванную подушку, слушая, как шумит в голове хмель.
– Можешь быть свободна, - сказал я ей.
– Дииим?..
– протянула та, недоумевая.
– Иди отсюда, - уточнил я.
Девчонка, фыркая, удалилась.
Боги, что
Я согласен на всё. Только бы она вернулась - спала со мной, жила со мной и дышала со мной одним воздухом.
* * *
Решение было принято. И теперь, после того, как я его принял, оставалось самое страшное - реализовать его: сесть в машину и поехать в Юрзовку.
Я купил Лесе широкое кольцо из белого золота - стилизацию старинного растительного орнамента. Оно лежало у меня на столе в своей прозрачной коробочке и с укором взирало оттуда на мою нерешительность. Наконец, в одно чудесное майское утро, настоянное на густом аромате сирени и каштанов, я положил его в карман и позвонил на работу, отпросившись на несколько дней. Мой "Сузуки" весело бежал по трассе, не задумываясь над тем, какие бесы терзают в это время душу хозяина. Мне несколько раз хотелось повернуть назад, бежать, не оглядываясь: "Ведь можно потерпеть ещё немного и всё пройдёт. Я ещё могу выздороветь от этого наваждения. У меня просто не хватило силы воли пройти этот путь". Но ожидание встречи, сознание того, что я через пару часов увижу её лицо, смогу обнять - тянуло мою машину невидимой нитью в Юрзовку, как сам я в детстве тянул на верёвочке игрушечный самосвал. Попробовал бы он сопротивляться!
Возле дома Бадариных я остановился и ещё какое-то время сидел, облокотившись на руль и стараясь унять бешено колотящееся сердце.
Во дворе было всё по-старому. Грядки, цветники, навес у летней кухни, который уже начинали оплетать молодые виноградные лозы, огромные орехи, за которыми прятался всё тот же деревянный резной дом... Всё вроде бы осталось как прежде, но в то же время изменилось. Или, скорее, изменился я. И мой субъективный взгляд уже по-другому воспринимал подзабытые картины.
Из летней кухни доносился перезвон посуды. Я стукнул пару раз в дверь и зашёл. Тётя Мила, видимо, именно этот день выбрала для переезда. Она разбирала коробки с кухонной утварью, утверждая на новых местах кастрюли с поварёшками, которые должны будут летовать здесь до самых последних дней октября. Она подняла глаза и с удивлением на меня посмотрела:
– Митенька?..
– прошептала, узнавая.
– С трудом тебя угадала.
– Здравствуйте, Людмила Николаевна. Я к Лесе.
– К Лесе, значит?
– она опустила глаза, раздумывая.
– Пошли-ка, побалакаем.
Мы вышли под навес и уселись на лавки за большой обеденный стол. Помолчали.
– Зачем тебе Леся? Разве вы не расстались?
"Это наше дело", - подумал я. Но вслух не сказал. Это была её мать, она имела право задавать вопросы.
– Да. То есть, нет. У нас была небольшая размолвка. Но я надеюсь, она позади. Я хочу забрать Лесю.
Тётя Мила задумчиво обводила чайной ложкой рисунок деревянного стола.
– Она очень тяжело пережила эту зиму. У неё была
– Потом пришла мора. Забрала её к себе. Она вернулась к нам где-то после новогодних праздников. Худая, бледная, но спокойная. Стала улыбаться. Мы обрадовались. Думали, всё налаживается. Мы ей помогали, Тим приезжает время от времени. Они всегда с братом были очень близки. Ему, правда, не понравилось, что она у моры жила. А потом, когда ещё она сказала... Ему, собственно, никогда не нравилась перспектива её ухода в Моран. Он всегда старался убедить её этого не делать. Но как остановить яську, которую лес позвал?..
Она снова помолчала, вздохнула:
– Ты ведь поэтому от неё отказался? Потому что она яська?
– Всё было не так, - нервно заметил я.
– Скажите, как это получилось? Кто родители Леси?
– пусть тоже отвечает на неудобные вопросы, не всё же мне одному выкручиваться.
Тётя Мила пожала плечами, рассеянно пригладила волосы:
– Я расскажу тебе. Лучше, наверное, ты от меня услышишь, чем от наших деревенских сплетников.
Она встала, сняла с плиты закипевший чайник, налила кипятка в заварник.
– Видишь ли, у нас с Серёжей не было детей, - начала она рассказывать, накрывая на стол и разливая чай. Фразы слетали с губ как-то тяжеловесно, неохотно, глухо падая камнями в придорожную пыль.
– Я долго лечилась. Доктора ничего не обещали. Потом, мне было уже под сорок, сказали, что дальше пытаться не имеет смысла. Я мужу об этом сказать так и не решилась. Вместо этого собрала корзину и пошла в Моран. В общем, я заключила договор с морой. Совершила непозволительное. Но, наверное, простительное. Потому что нет ничего страшнее для женщины, чем нереализоваться в качестве матери. Бабы меня поймут. А вот поймёт ли меня муж? Об этом я боялась даже думать. С другой стороны - когда ещё мора придет за платой? Да и плата эта, может, будет не так уж и страшна? У меня было время для счастья. И я была счастлива: я забеременела, родился наш Тимошенька - хороший, здоровый мальчик, рос и развивался не по дням, а по часам. А через пять лет явилась мора. За Сергеем. Сказала, что счастьем материнским надо делиться, ей тоже, мол, пришла пора...
Рассказчица потёрла виски пальцами, будто у неё болела голова.
– Серёжа жил с ней в Моране больше года. Потом вернулся с новорожденной Леськой. Моры сами обычно не растят своих детей. Их жизнь не даёт им такой возможности. Когда приходит время, они призывают свою яську, проводят для неё определённые стадии посвящения и забирают с собой. Вот Леськина мать тогда в ноябре и приходила.
– Леся говорила, что яське не обязательно уходить в Моран.
– Теоретически, - усмехнулась тётя Мила.
– А практически - сам знаешь, как сложно ему противиться. Яська мучается здесь. Она не находит себе применения в этом мире. Её душа с лесом. Бывает, конечно, любовь на какое-то время их задерживает, придаёт смысл жизни, даёт ощущение наполненности. Бывает даже, яська выходит замуж, рожает детей, живёт в семье... Но пустота её всё равно настигает, она бросает всё и бежит в Моран.
Я почувствовал на спине колючие мурашки.
– Леся... в Моране?
Тётя Мила молчала.
– Я уже не могу её увидеть?
– Леся ещё здесь, в Юрзовке. Но тебе лучше с ней не встречаться.
– Вот как?
– Да, по нескольким причинам. Во-первых, её посвящение Морану уже началось, и пути назад нет. Во-вторых, я боюсь за её душевное равновесие. Ты снова нарушишь его, а ведь она так тяжело поправлялась. В-третьих...
– Она дома?
– Нет, дома она не живёт.
– А где?