Моран дивий. Стезя

Осьмак Анна

– А ты не хочешь?

Я покачал головой.

– Мне нужно знать, как ты ко мне относишься, - сказала она напряжённо, не глядя на меня.

"Ну, начинается...", - мне стало ужасно тоскливо. Я подумал, как было бы здорово, если бы сейчас случилось землятресение, или упал метеорит, или взорвался пороховой склад - и нам не надо было бы продолжать этот разговор.

– Леся, ты же знаешь. Я к тебе очень привязан, ты очень мне дорога...

– Почему ты никогда не говорил, что любишь меня?
– перебила она.

– Разве об этом надо говорить? Разве это не очевидно?

–

Тогда скажи.

– Леся...

– Хорошо. Насколько я тебе дорога? В каком качестве ты меня рассматриваешь? Как временную любовницу? Как Асю? Или ты видишь меня частью своей жизни?

– Откуда ты знаешь про Асю?

– А! Какая разница. Приходила она ко мне ещё в самом начале наших с тобой отношений. Мы с ней по-бабьи поговорили.

– Наговорила про меня всяких гадостей?

– Она наговорила про тебя совершенно правдивые вещи. Я на этот счёт никогда и не обманывалась. Но мне почему-то казалось, что у нас по-другому.

– У нас по-другому.

– Да? Как?

– Я люблю тебя, - сказал я не очень уверенно и увидел, как скривились Лесины губы.

– После таких трепетных признаний, я думаю, уже нет нужды спрашивать собираешься ли ты сделать меня своей женой и хочешь ли от меня детей.

Она повертела в руке бокал с вином.

– Вино - напиток для любви. Для объяснений он чего-то плохо подходит. Не завалялось у нас чего покрепче?

– Нет.

– Это ответ на мой первый вопрос или на второй?

– Лесь, разве нам плохо жилось всё это время? Зачем всё усложнять?

– Усложнять? По-моему, это ты усложняешь простые человеческие отношения. Если двое любят друг друга, то семья, мне кажется, - совершенно естественное развитие их любви. Ладно, не будем заниматься демагогией. Всё, что я хотела выяснить, я выяснила.

Она поднялась с кресла.

– Если тебя не затруднит, постели себе на диванчике сегодня. Это ради твоего же блага. А то затеюсь ночью снова отношения выяснять.

Зацепив с собой бутылку, Леся удалилась в спальню.

Заснул я только под утро. А проснувшись, её уже не обнаружил. Не обнаружил и её вещей. На холодильнике была прицеплена записка: "Я написала тебе всё на e-mail". Потерев пальцами виски, я отправился в комнату за смартфоном.

"Милый, я решила уехать домой, - писала Леся.
– Я думаю, ты понимаешь почему. Отведённая мне тобою роль меня не устраивает. Я, конечно, давно всё понимала. Но надеялась, потому что любила. Я и сейчас тебя люблю. Ты себе не представляешь, как сложно мне было не поддаться искушению и не остаться с тобой ещё на какое-то время. Боюсь не выдержать и вернуться. Поэтому решила сжечь мосты. Я должна тебе признаться кое в чём.

Помнишь, ты меня спрашивал тогда, на крыше (как же давно это было!) - зачем моры обязательно хотели меня заполучить и какая плата им с меня потребна? Думаю, настало время ответить: я должна уйти в Моран. Не только потому, что он так пожелал, но по праву рождения и зову крови. Я наполовину мора. Яська - детёныш моры и человека. Уходить необязательно. Бывает, яськи остаются среди людей. Но для этого их нужно крепко привязать, потому что зов Морана силён. Нет крепче привязи

для женщины, чем любовь и семья. Только они могли бы оставить меня на земле, где не существует моего пути. Я здесь как рыба, выброшенная на берег. Ты был моим спасением и моим якорем в этом мире. Пока я не поняла, что твоей скудной любви не хватает даже на маленькую девочку Леську, не то что на странную, проблемную, стихийную мору. Ну что ж, когда умирает любовь - открываются дороги. Прощай, родной мой. Если я сделала тебе больно своим уходом, желаю тебе поскорее утешиться".

Мне стало душно. Я подошёл к окну и распахнул его. Растущий за окном клён тихонько шевелил золотыми листьями, они звякали и перезванивались между собой - динь-динь-динь. В воздухе висели серебряные нити паутины, посвёркивая в утреннем осеннем солнце. Припозднившийся мотылёк метнулся в комнату, упал на подоконник и забил об него радужными крыльями, рассыпая драгоценную пыльцу.

Сегодня мы с Лесей должны были ехать за реку...

III

Свенку била крупная дрожь. Её колотило так, что рука не могла удержать меч. За шиворот заливалась дождевая вода, смешиваясь с потом, текла по спине, струилась по бёдрам, затекала в сапоги. Ноги цеплялись за бурелом, ветки рвали одежду и волосы. Она продиралась сквозь чащу бесконечное количество времени. И до сих пор еще не свалилась без сил. Дикая взбудораженность питала её тело, открывая второе и десятое дыхание.

Неожиданно для себя Свенка вывалилась на небольшую прогалину. К каким деревьям стать спиной? В какие кусты закинуть ребёнка? Треск веток раздавался отовсюду.

Боги, боги! Где же вы? Помогите, помогите... Сурожь, мать наша, сжалься! Ответь, услышь, приди, приди...

Кровь билась в ушах с грохотом конского топота. Свенка прыгающими руками влила в рот верещащего младенца склянку с сонным зельем и засунула его под лапы ближайшей ели.

Не выдай, не выдай, не погуби...

Она отпилила мечом свою растрёпанную косу. Смочила волосы в крови из ссадин и царапин, которыми щедро одарил её негостеприимный лес, и разбросала вокруг себя.

– Сурожь!
– закричала исступленно Свенка.
– Ответь! Ответь же мне! Или ты покинула земли полян и не докричаться до тебя, не домолиться, не дожалиться?.. Где ты? Где та, что так щедро одаривала Свенку дочь Бодрича - где же ты теперь, когда так нужна мне? Спаси, спаси сына моего! Я заплачу любую цену! Хотя, что я могу дать, кроме своей жизни? Её вы у меня и так отнимете, без моего на то позволения...

– Макона!
– Свенка упала на колени и зарыдала.
– Услышь хоть ты меня! Я по своей воле пойду с тобой, только сохрани жизнь княжичу!..

На прогалину выпрыгнул волк. Лохматый, матёрый, здоровый как телёнок, он топорщил шерсть на загривке и скалился. Зверь готовился к прыжку, потеряв осторожность от запаха жертвенной крови.

– А-а-а, сука, - протянула княгиня, поднимаясь на полусогнутые в коленях ноги и перехватывая меч.
– Как много вас желающих сегодня столоваться за мой счёт.