Морок Париса

Погоня Василий

Стража на воротах не смогла оказать сколь-нибудь достойного сопротивления. Уставшие от бессонной ночи, охранники были перебиты взобравшимися по абордажным лестницам лазутчиками. По условному сингалу конница выскочила из леса и ворвалась в распахнутые ворота.

Застигнутые врасплох, культисты возле обгоревших руин длинного дома оказали неожиданно яростное сопротивление, защищая дымящиеся развалины вместо того, чтобы укрыться в лесу. Грир понимал — они защищают своё змееногое божество, уродливую Лиру-Мелюзину, скрывающуюся в руинах.

Грир и Руди сблизились в рядах сражающихся, в то время как Хэйвуд, в остатках обгоревшей жёлтой мантии, сбросивший человеческое обличье, стоял у пролома в стене, выстраивая своё воинство из человеческого отребья и нескольких

рептильных чудовищ. В драке Грир был, как рыба в воде. Одного мгновения для него оказалось достаточно, чтобы принять верное решение. Перед его опытным взором, будто с высоты наблюдавшим за происходящим, разворачивался план действий, который решит исход битвы. Прижимать противника к дому не имело смысла — укрывшись в руинах, он лишь затянет сражение и вымотает наступающих. Окружение — верная тактика на все времена, и Грир, взяв с собой десяток копейщиков, обошёл культистов сбоку и, сам прижимаясь к дому, стал оттеснять их от него. Десять сражающихся соратников набросились на врага с яростью, с каждым шагом отталкивая их на копья отряда под командованием Сеймура. Грир выбрал себе в соперники самого Хэйвуда.

Сердце опытного наёмника билось настолько сильно, что, казалось, едва ли не разорвёт ему грудь, но не от страха — у него не было и капли страха, — а от почти забытого уже волнения битвы. Он сражался, подобно разъярёному тигру, неустанно поворачиваясь вокруг своего огромного противника, постоянно изменяя тактику и боевые положения. Хэйвуд не был мастером клинка, к тому же держать меч было непривычным для его длинных чешуйчатых ладоней. Его преимуществом был высокий рост и колоссальная сила. Но защищаться против своего противника ему стоило величайшего труда. Грир, в котором от боевого возбуждения пробудилась лёгкость и ловость, отпрыгивал из стороны в сторону, уворачиваясь от чудовищной силы размашистых ударов Хэйвуда, и нападал то слева, то справа, не забывая, при этом защищаться и от второй, невооружённой когтистой лапы рептилии, как человек, который бережно относится к собственной коже. Рептилии-Хэйвуду были чужды эмоции, но, наконец, и он потерял терпение. Разъярённый от неудач своих выпадов, уязвлённый несколькими неглубокими порезами топора со стороны того, кто рядом с ним казался почти ребёнком, он разгорячился и стал постепенно отступать к дому. Грир, имевший достаточно практики, понял, что силы противника на исходе, и стал двигаться ещё вдвое быстрее.

Хэйвуд, ослеплённый желанием побыстрее покончить со своим соперником, сделал резкий обманный выпад и попытался нанести Гриру сокрушительный рубящий удар. Но Грир парировал атаку древком копья, и, пока рептилия возвращалась в исходную позицию, стараясь восстановить потерянный баланс, нырнул, подобно волку в подбрюшье коня, под его меч и пронзил жёлтую брюшину рептилии насквозь. Хэйвуд отскочил в пролом в стене и уже там, среди тлеющих головней, упал, как подкошенный.

Тогда Грир бросил тревожный и быстрый взгляд на поле сражения. Сам Руди уже убил нескольких противников, его отряд сильно теснил культистов на копья отряда Грира. Оценив ситуацию, как положительную, Грир вернулся к истекающему кровью Хэйвуду.

Тот лежал на спине, сжимая лапами живот. Сквозь пальцы сочилась тёмно-синяя кровь. Осмотрев рану, Грир удовлетворённо кивнул.

— Лэндон скоро встретит тебя там, куда ты его отправил, гнусная образина! Он, и, вероятно, ещё многие…

— Ты — червь… — перебил его Хэйвуд, но, закашлялся, захлебнувшись своей кровью, яростно сплёвывая её тёмные сгустки.

— Хватит трепаться! Где Мелюзина?!

— Там, где тебе её не достать, ничтожный!

Не видя больше причин для продолжения этой увлекательной светской беседы, Грир поднял топор и одним ударом отделил голову рептилии от тела.

— Встречай его, дружище Лэндон! — признания рептилии были больше не нужны. Грир сам догадался, где прячется Лира, её братец и Дрейвн.

–

С

трудом сориентировавшись в закопчённых стенах, он нашёл спуск в подземелье и тут же, на первых ступенях — тело Спиро Харди. Он узнал его по остаткам одежды, поскольку умер он изрядно поджарился, оскалившись в последнем вдохе и закатив сварившиеся в жаре огня глаза. Переступив через его искорёженный труп, Грир остановился и обернулся назад. Ему захотелось в последний раз взглянуть на солнечный свет. Позади виднелся светлый прямоугольник пролома в стене. Там ещё слышался шум битвы, там были люди и солнце. Но ему надо было спуститься в безмолвный мрак подземелья, где его ждали отвратительные, изуверские сущности.

Спустившись, он в полутьме снял со стены факел и разжёг его кресалом. Факел зашипел и стал отплёвываться горящими брызгами масла — на него попала вода во время тушения пожара.

Подполье пошло под уклон, уводя его все глубже под землю. Коридор и камеры вдоль него были пусты. Паутину под потолком шевелил лёгкий сквознячок, но и его было достаточно, чтобы заставлять дрожать и бесноваться пламя факела. Сквозняк говорил о том, что из подвала был ещё один выход, и Грир мог поклясться, что знает, куда он ведёт. Его тень, чёрная огромная, плыла по выложенной песчаником стене, отзываясь на дрожь огня факела. Через какое-то время на камне стен появились барельефы. Поначалу тусклые и едва заметные, в свете факела они высветили из тьмы эпические картины покорения рептильными созданиями человеческой расы.

Грир пошёл дальше, оставив отвратительные картины далеко позади себя. Тьма подземелья давила, и он возблагодарил богов за то, что догадался прихватить факел. Он мог сослужить и плохую службу, обнаружив его присутствие, но, пораскинув мыслями, Грир решил, что нечеловеческое чутьё и без этого подскажет нелюдям о его передвижении.

Шёл он уже достаточно долгое время, коридор не имел ответвлений, и, наконец, начал подниматься вверх. Шаги его отражались от пола гулким эхом, факел стал затухать, и Грир обнаружил, что неясный свет уже позволяет обходиться без него. Он отбросил догоревший факел к стене и уверенно пошёл дальше, радостно удивляясь про себя отступлению холода, мрака и затхлого запаха. Сухой, тёплый и свежий, воздух дунул в его лицо, спустившись сверху, от выхода. Началась лестница. Её истёртые, замшелые ступени вели вверх, к яркому свету дня и шуму леса.

У самого выхода на стене он увидел очередную надпись, и остановился, чтобы прочесть её. На человеческом языке надпись, написанная тёмным цветом, содержала одну только предостерегающую фразу: «СПАСАЙСЯ, ЧЕЛОВЕК!», — неизвестный доброжелатель хотел предупредить таких искателей приключений, как Грир, о том, что для живых людей здесь место опасное: «Спасибо за предупреждение, неизвестный и, надеюсь, здравствующий друг, но спасаться мне уже поздно», — подумал Грир.

Статуя змея при свете дня не казалась уже столь ужасающей и гипнотической, как прошлой ночью. Обычное монументальное, поросшее мхом, изваяние, каких Грир повидал на своём веку немало. Тем сильнее униженным было её величие, что крупные рубины из глаз идола были похищены и теперь он, ослеплённый, не вызывал уже того трепета. Зато группа, стоящая сзади отвратительного изваяния, заставила Грира присесть, спрятавшись за кустами.

Полуобращённая Лира-Мелюзина нежно держала в своих щупальцах тело Дрейвна Её спутники, в которых Грир узнал обучаемых им недавно подрывников, прилаживали взрывчатку к арке входа, скрывавшего спуск вниз, под статую.

— Прощайте, отец, — проговорила Лира, прикасаясь губами к еле дышащему старику, — Кровная линия позаботится о Вас, а, когда настанет время, Вы вернётесь. — и она опустила его на землю. Дрейвн, покачиваясь, скрылся в подземелье.

Грир рванулся вперёд, намереваясь остановить необратимое. Но даже лёгкий шум не остался незамеченным для чудовища, и, прежде чем он успел добежать до статуи, холодные щупальца сжали его шею и руки. Он выронил топор и упал. Солидный вес придавил его к земле, а щупальцы продолжали сжимать горло.