Мороз К.О. Мэр Ёлкино

Коваль Лина

С лестницы доносятся шаги. Легкие и короткие, больше похожие на топоток.

Ника появляется в дверном проеме. Худая, маленькая.

Мы с ней примерно как конь и белка. Вернее, старый конь и молодая, активная белка. Сколько ей? Лет двадцать, наверное?..

Чувство вины дребезжит где-то на подкорке, но я запихиваю в себя кусок яичницы и проталкиваю его, не жуя, подальше.

– Я… вот, – опускает она глаза, показывая на футболку, которая ей до середины бедра. – Позаимствовала у вас. В шкафу.

–

Переживу, – киваю, указывая на место напротив. – Садись, ешь и уезжай.

– А вы гостеприимный!.. – смущенно смеется она и озирается по сторонам.

Замирает как вкопанная и пятится назад.

– Боже. А-а-а… Мамочки…

– Что? – наблюдаю за ней внимательно.

Когда девчонка передвигает ноги, футболка задирается.

– Это кто? – чуть истерично спрашивает.

– Альберт.

– Альберт? – Ника возмущенно машет руками и тут же их прячет за спину. – Сова Альберт. В доме? Вы серьезно, блин?

Мохнатая серая птица на шесте в углу комнаты непонимающе поворачивает голову на девяносто градусов. Я качаю головой, чтоб не барагозила мне тут при чужих.

– Это совенок. Маленький, – спокойно объясняю медсестре Нике Солнцевой.

– Вы… псих? Скажите мне.

Дышу, раздувая ноздри, и молчу. На госслужбе это одно из главных качеств. Даже основополагающих.

Псих.

Гондон московский.

Ну и предновогоднее утречко.

– Ешь уже, – коротко приказываю.

Она, с опаской поглядывая на мертвецки спокойного, воспитанного, в отличие от некоторых, Альберта, садится и тянется к вилке.

– Яичница, – капризно произносит и начинает соскребать с застывшего белка приправу «Итальянские травы», с которой я обычно готовлю яйца по утрам. – Обязательно вот с этим было делать? – тут же дуется.

Я в ахере от ее наглости, но вроде как не мое это дело.

– Компота сегодня нет, – сообщаю с каким-то садистским удовольствием, не переставая орудовать ножом и вилкой в своей тарелке.

Молчит.

Тоже ноздри раздувает. Бюджетница ведь!

Еле сдерживаю смех, который одновременно еще и грех, потому что как вспомню, так вздрогну. Директриса дома престарелых атаковала своими вопросами. Меня минут пятнадцать всего не было…

– Что ты делаешь? – спрашиваю, глядя в ее тарелку.

– Я желтки не ем.

Она аккуратно отделяет все лишнее и маленькими кусочками ест вычищенный от приправы белок.

Что-то в ее образе меня привлекает. Или это последствия повышенной температуры?

Украдкой разглядываю широкий лоб, шелковистые волосы и угловатые, острые на ощупь плечи. Под белой тканью своей футболки на округлой груди замечаю… блядь… нет!

Красные медицинские кресты. По одному на каждый сосок.

Она свой наряд под футболку надела?

Беру стакан и жадно отпиваю воду. Мои глаза

наверняка становятся величиной с выпученные шары Альберта, но отвести их от «мишеней» я не в силах.

Помимо всего прочего, вспоминаю, как Ника вчера в гостях у старого моряка почувствовала жар и начала расстегивать пальто.

Такого там еще не видели.

Я почти вовремя ее остановил и прикрыл собой полуобнаженное тело, но никогда не забуду, как Владимир Владимирович поднялся, медленно стянул с седины фуражку, прижал ее к груди и молвил:

– Святые небеса, святые небеса, морские угодники!.. Женщина!..

Глава 7. Паулина плетет паутину

Глазами нахожу свой телефон на комоде.

Рядом с ним – уродливая коричневая барсетка.

Отвожу скромный взгляд и отпиваю вкусный чай, хлопая ресницами. Дышу часто.

Черт…

Значит, он все знает? И даже не сказал ничего?.. Папа после такой выходки запер бы меня дома на недельку-другую и перестал разговаривать. Странным образом сдержанность Константина Олеговича вызывает во мне дикий интерес.

Чуть подумав, решаю не заострять на его любимом аксессуаре никакого внимания. Главное, пропажа нашлась и мне не нужно перед отъездом возвращать ее, ставя себя в неловкое положение. Хотя сделать его еще больше неловким, чем вчера, мне кажется, будет сложно.

Кинув на серьезного мэра короткий взгляд, утыкаюсь в кружку.

Не может быть мужчина таким спокойным. Как удав. Встретить удава перед годом Змеи – это, вообще, как? Хорошая примета?

Надеюсь, к счастью?

Ну… точно не к оргазмам. Тут же расстраиваюсь.

Надо бы включить телефон и извиниться перед Славой. И тетю предупредить, что буду поздно. Хоть с дорогами сейчас проблем нет?

– Сколько тебе лет? – спрашивает он сипло.

Я резко поднимаю голову.

Кстати, его щеки горят, как два факела, а ледяные глаза застит белесая поволока. У Морозко повышенная температура, но он ведет себя так, словно только слабаки обращают на это внимание.

А Константин Олегович Мороз уж точно не слабак.

– Двадцать один… – отвечаю скромно. – А вам?

– Тридцать один…

Теперь мои щеки тоже вспыхивают.

Мамочки!..

У нас десять лет разницы.

Когда я по нескольку раз в день портила подгузники, Константин Олегович вовсю дергал девчонок за косички. Украдкой осматриваю аристократические черты лица и совершенно варварские, мужественные габариты спортивного тела.

Нет!..

Вряд ли он кому-то дергал косички без предварительного согласования.

Отодвинув тарелку, в который раз ловлю затуманенный взгляд на позаимствованной в шкафу футболке.