Мороз К.О. Мэр Ёлкино
Шрифт:
Он виновато вжимает голову в пернатое туловище и, оскорбившись, отворачивается к стене.
То-то же.
Кинув мясо в железный таз, накрываю его разделочной доской. Предновогодний ужин будет чисто мужским. Не салаты же стругать.
А оливье бы, конечно, хотелось.
Забираю Макбук с зарядки. Надо немного поработать. Тело всячески этому сопротивляется: голова кажется чугунной, в суставах непроходящая ломота, еще и знобит по-страшному.
Да и ладно.
Подумаешь, температура. Чай не девочка ведь. Взрослый мужик. Как-нибудь и сдюжим. Если что, вечером
Хорошая баня – она всю хворь выгоняет. По крайней мере, я такое слышал. Как городскому жителю, мне было довольно сложно привыкнуть к новой сельской реальности, но я всегда любил лес и природу. Это выручает.
Открыв эксель, настраиваю формулы. Периодически ячейки сливаются в одно крупное «ИДИ СПАТЬ, КОСТЯ», но я с детства усидчивый и старательный, поэтому продолжаю вникать в разбегающиеся перед глазами цифры, которые предоставили сотрудники моей администрации.
Так-с. Численность населения поселка Елкино в две тысячи двадцать четвертом году.
Рождаемость…
Смертность…
Кружу взглядом с одной таблицы до другой. Цифры не бьются.
Либо я кого-то лишнего «родил», либо… «порешил».
Все. Хватит.
Резко захлопнув крышку, оглядываюсь по сторонам. Правильно Скальпель сказала: темновато здесь. Надо бы Альберта в кладовку переселить хотя бы на время праздников, а то я с ним тут в вампира превращусь.
На телефон снова приходит сообщение от Левки.
Вообще, у меня два племянника – Лев и младший Тигран. Любит моя сестра хищников, а вот мужиков выбирать не умеет, поэтому оба пацана от разных отцов. Они усвистали раньше, чем акушерка прокричала вес и рост младенцев, поэтому я тот мужчина, который дважды стоял возле дверей роддома и изображал из себя счастливого новоиспеченного папашу.
«Дядь Кость, ты матч смотрел? Холланд все-таки самый крутой футболист в мире».
«Нет. Расскажешь позже, я пока работаю».
«Кстати…»
Левка шлет с десяток краснеющих смайлов. Он подросток, поэтому вопросы ниже пояса задает мне часто. У мамки с бабушкой такое не спросишь.
«Что? Случилось чего?»
«Бабушка говорит, ты у нас… алкоголик. Это правда?»
«Чего?»
Ржу в голос и закашливаюсь до потери дыхания. Твою ж мать! Помру тут в одиночестве на радость Альберту. Интересно, совы едят падаль?..
«Так вот. Дядь Костенька! По телику сказали: все алкоголики плохо заканчивают. Я так расстроился… из-за тебя».
Была бы у меня в запасе скупая мужская слеза – пустил бы. Кому-то на меня не похуй. Будь я хоть Си Цзиньпин, хоть глава Елкино или хоть хер с горы.
«Левка, бабушка, наверное, имела в виду трудоголик, – поправляю малого. — Это означает, что я много работаю и мало отдыхаю. От этого не умирают. По крайней мере, сразу».
Разве что… погибают в страшных
«Да, точно! Трудоголик! Дядь Кость», – ржет смайликами.
«Ладно, позже спишемся. Маме привет».
Откинувшись на спинку стула, ныряю в тяжелые мысли. Пожалуй, мало кто не подводит итоги года хотя бы в голове. Автоматически подсчитываешь свои достижения и неудачи. За что-то хвалишь себя, за что-то ругаешь. И, конечно, веришь, что в следующем году не будешь феерическим долбоебом и не станешь перечить губернатору и зарвавшемуся олигарху, когда они захотят сходить на кабана в несезон.
За такую оплошность я и был сослан в места не столь отдаленные – в суровое Елкино.
Посматривая на часы на стене, стрелки которых показывают полдень, невольно вспоминаю прошлый Новый год.
Я отмечал его с Паулиной. Дорогой ресторан, съемочная группа модного сериала для главного телеканала страны, куча людей в дорогих костюмах и блестящих платьях. Роскошная Москва за окном.
Был ли я счастлив?
Вздыхаю.
Наверное, да.
Альберт смотрит на меня с укором и пучит желтые глаза-пятаки.
– Что зыришь? Я хотя бы трахался! – отвечаю ему мрачно.
Затем, покачиваясь, бреду наверх.
– Сожрешь мясо – сделаю из тебя чучело для класса биологии в местной школе, – предупреждаю птицу. – Будут дети в тебя карандашами тыкать и сигареты прятать…
В дверь настойчиво стучат. Комната плывет перед глазами. Кто там еще? Вариант только один – это Нина, моя навязчивая соседка.
Открыв замок, дергаю ручку и застываю. Морозный воздух обдает лицо и расходится мурашками по шее.
Вернулась?..
Вообще, я еще не определился с тем, как ее называть. Ника напоминает мандаринку – взрывная, яркая, сочная… Даже слишком.
Вкусная.
Или режет взглядом, словно острым скальпелем. Вчера сказала: в медицинский поступать будет. На хирурга. Ей подходит.
– Забыла чего? – спрашиваю, подпирая дверной косяк.
Она небрежно отпихивает меня в сторону. Принимается стягивать шлюшьи сапоги и тараторить без умолку:
– Дорогу опять замело. А я думаю, это важный знак. Заехала в аптеку. Еле нашла ее, блин. Купила анальгин, димедрол и папаверин в ампулах. Сделаю литическую жаропонижающую смесь. Сразу полегче тебе будет…
Тебе? Вспомнила все, значит? Не злится?.. А я переживал.
– Мне ничего не надо. Езжай домой, к тетке.
– Так как езжать-то? Я бы и рада, но ты, Константин Олегович, аэропорт здесь еще не построил.
Сжимаю зубы и чувствую, как голова трещит по швам. Горло саднит.
– Пойдем, – зовет она и хватается за пуговицы на своем пальто.
Потом вспоминает, что под ним только наряд медсестрички. Смущается. Посматривает из-под полуопущенных ресниц.
Поправив волосы, убирает шапку и идет в ванную комнату мыть руки. Я, не знаю почему, ругаюсь на себя: мне ведь даже нравится, что она вернулась.