Морозные узоры: Стихотворения и письма

Садовской Борис Александрович

ОТГОЛОСКИ ИСТОРИИ

КОВЕР-САМОЛЕТ

1 "Я лечу. Сапфирной далью..."

Я лечу. Сапфирной далью Ясный круг земли окрашен. Зазмеились реки сталью. Забелели стены башен. Мой ковер, колеблясь, вьется Над седым сосновым бором. Слышу, слышу крик орлиный. Плещут гуси по озерам. Над оврагами несется, Где медведь трещит малиной, Колыхаясь, мчится к горам. Над лазурным полукругом Полосы огнистой пламя. Пахнет лесом, пахнет лугом. Пахнет желтыми цветами. Синь и золото в опушке. С писком пляшут мошек рои. Голубых цветов завои Налились, дрожа слезами. О весне твердят кукушки. Над орешником

тенями Зашныряли козодои. Вслед за серою совою Промелькну болотом ржавым. Полон нежною тоскою, Припаду к вечерним травам.

2 "Шумит узорный самолет..."

Шумит узорный самолет Над островерхой чащей елок. Порой над речкой проплывет, Встревожит быстрых перепелок. Через поля, минуя лес, Стремится облачной пустыней. Драконом падая с небес, Несется степью бело-синей. В степи насупился курган. Орел орлицу призывает. Где был раскинут ратный стан, Ковыль о призраках вздыхает. Была пора: сюда на бой Текли за половцами обры, И долго здесь в траве сухой Белели черепы и ребры. Теперь всё тихо. Спит бурьян. Забыта быль и небылица. С протяжным криком на курган Летит, шумя, седая птица.

3 "Со свистом крыл, визгливой тучей..."

Со свистом крыл, визгливой тучей Стрижи над башнею взвились. Она венец скалы могучей, Ушедшей в облачную высь. Туда, где царственной добычей Гордится сумрачный утес, Где вечный свист и шелест птичий, Мой самолет меня принес. Один вишу над синей бездной, Схватясь рукой за край окна. Там, за решеткою железной, Склонилась, бледная, она. Спасти ее! Увы, — ширяя, Мой самолет умчался прочь. Один вишу, изнемогая, И мне царевне не помочь. Прости! Под визг стрижей прощальный, Срываясь в бездну с высоты, Я вижу образ твой печальный, Я слышу, как рыдаешь ты. 1906<21 мая – 17 июня. Щербинка>

СТЕПЬ

Тучное поле Микулою орано. К сизым лощинам приникли туманы. В небе вещанья угрюмого ворона, В синей дали голубые курганы. В темном кургане чьи кости заржавые? Кто там, истлевший, с мечом и доспехом? Смолкнули ворона крики кровавые, Гулкая степь им ответила эхом. То ли станицы шумят журавлиные, Ветер ли грезит старинною былью, Всадник ли стрелы пускает орлиные, Пляшет верхом над седою ковылью? 1905

ПОСЛЕ ТРИЗНЫ

Над синим берегом Днепра Сияет небо голубое. На свежей насыпи бугра С княгиней князь воссели двое. Над синим берегом Днепра Свершился праздник погребальный, С угасшим пламенем костра Угаснул хор жрецов печальный. Щит солнца, кроясь на ночлег, На дол степной багрянцем пышет. В чужой земле седой Олег Родимый вопль друзей не слышит. Ушли. На красный небосклон Лиловых туч стремятся рати. Неумолимый вечный сон Тоской разлился на закате. Темнеет даль. Грозит Перун. Степь жаждет бури неминучей. И, ладя переборы струн, Седой гусляр поник над кручей. 1906<18 июня. Щербинка>

ОТРОК

Ты бранным отроком погиб. Под лязг мечей, под свист и ржанье Ты в темный мир холодных рыб Унес последнее страданье. Меж водных листьев и травы Один ты спишь на мягком иле. С поникшей бледной головы, Развившись, кудри тихо всплыли. К устам открытым и немым Русалка белая припала, А сверху блеском голубым Прозрачная лазурь дрожала. Вились над рябью мотыльки. Один, забытый, бездыханный, Ты тихо спишь на дне реки, Погибший в битве отрок бранный. 1907

ГРОЗНЫЙ ЦАРЬ

Кто мчится в огненном наряде? Чей конь белее серебра? Закат дрожит на снежной глади, Пышней павлиньего пера. Там, где зарей пылают

башни И куполы монастыря, Приют боярышни вчерашней, Невесты Грозного Царя. Пусть полюбить ты не хотела: Мне одному твоя краса, Твое девическое тело И светло-струйная коса. Синеют дальние сугробы. У врат склонился Грозный Царь. Душа кипит смолою злобы, А там, в стенах, поют тропарь. То не ее ль он голос слышит За белой каменной стеной? Багряный вечер миром дышит И сердце полнит тишиной. Но вот сверкнули дико очи И вдруг, пронзителен и чист, Прорезал даль и сумрак ночи Удалый, беспощадный свист. 1909 <21 февраля. Москва>

<СЕМЕЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ>

<Священной для меня памяти А. Л. и А. Н. Лихутиных>

Прадед

Когда сквозь пену дней, бегущих неумолчно, Я память увожу к минувшим берегам, В тумане чей-то взор, пронзительный и желчный Склоняется ко мне из потемнелых рам. Дед моего отца и прадед мой! Возрос ты Средь черноземных нив и заливных лугов В симбирской вотчине, где безмятежно-просты Катились дни твои у волжских берегов. Ты летом на покос езжал на дрогах длинных, И зорко умолкал девичий хор и смех, Когда ты намечал среди красавиц чинных Ту, что красивее и величавей всех. Под осень ястребом травил ты перепелок И слушал красный гон, за русаком летя. Зимой, жалея свеч, шел в сумерки под полог, Чтоб до зари уснуть спокойно, как дитя. Во всем был здравый смысл единый твой наставник. Ты, мудрой скупостью умножив свой доход, Служил по выборам: был капитан-исправник С четырнадцатого по двадцать пятый год. Полвека ты лежишь на родовом погосте, Где за оградою рассыпались кресты, Где клены древние вплелись корнями в кости, Где свищут иволги и шепчутся листы. Самолюбив и добр, расчетлив и распутен, Умом ты презирал, а сердцем знал любовь. Дед моего отца и прадед мой Лихутин, Я слышу, как во мне твоя клокочет кровь!

Прабабка

Из конопляников, обильных и душистых, Ты робко глянула и спряталась тотчас, Едва в гурьбе псарей и гончих голосистых Глазам твоим сверкнул огонь надменных глаз. Вослед охотникам клубила пыль дорога. Закрывшись рукавом, ты слушала вдали И гулкий лай собак, и смех, и пенье рога. А конопляники дышали и цвели. Прошло немного лет. Из девочки дворовой, Бродившей по грибы опушкою лесной, Ты стала барыней, дородной и суровой, Как написал тебя художник-крепостной. Люблю твои черты на блекнущем портрете, Их целомудрие – удел немногих душ – С заботой об одном: чтоб живы были дети, Чтобы не захворал любимый нежно муж. К нему же на погост однажды, в полдень летний, Шесть сыновей снесли твой деревянный гроб. И хоронил тебя, чуть двигаясь, столетний Давно когда-то вас перевенчавший поп. 1910 <21 декабря. Нижний Новгород>

МОЕЙ ЛУКОВИЦЕ

<Н. Н. Черногубову>

Прабабушка брегетов новых, Восьмнадцатого века дар! Тебя за пятьдесят целковых Мне уступил друг-антиквар. На белом поле цифры мелки. Над ними, вставлены в алмаз, Три золотых узорных стрелки Показывают день и час. Люблю я, снявши оболочку, Подняв две крышки и стекло, Следить, как, трогая цепочку, Колеса ходят тяжело. И справа заводя налево Ключом часы, люблю я стук Секунд: так бьется сердце девы, Когда ее целует друг. Люблю я по утрам, в халате За чаем сидя, всякий раз Искать на старом циферблате Следы давно угасших глаз. Люблю исчезнувшие лица, Схороненные имена Помещиков времен Фелицы, Защитников Бородина. Носителям атласных фраков Ты возвещала Новый Год. И был, как ныне, одинаков Твой однозвучный мерный ход. Ты светишь мне былым приветом. На долгий иль короткий срок Связал тебя с моим жилетом Старинный бисерный шнурок? Придет пора: рука Плутона И мне укажет умереть, Тогда, создание Нортона, Мой смертный день и час отметь! 1911 <8 сентября. Москва>