Морозные узоры: Стихотворения и письма

Садовской Борис Александрович

X

Но я увлекся… Что там? Все спешат. Ах, нынче бал! Скорее брать билеты! В курзале вальс. За парой пары мчат, – Подростки, дамы, барышни, кадеты. Любуясь, в окна зрители глядят, Гудят с эстрады скрипки и кларнеты, И носится над массою голов Всё тот же запах серы и цветов.

XI

И я, в толпе затертый, умилен, Ищу ее . Вновь прошлое восстало. Но что это?.. Неизъяснимый сон, – Влюбленным счастьем озарилась зала. Старинный вальс, далекой жизни звон! Влюбленным счастьем сердце просияло, Влюбленным счастьем снова грудь полна. Она

в толпе! Другая, но она !

XII

Четырнадцатилетнее дитя, Как куколка, Маруся разодета. По залу легкой бабочкой летя, В объятиях ровесника-кадета [1] , Она зажгла, танцуя и шутя, Потоки ослепительного света В моей душе. И вдохновенный сон Поет мне вновь. И снова я влюблен.

XIII

Румянец в черных прячется кудрях. Смеются губки. Глаз прищурен зоркий. Грудь детская и тонкий стан в цветах. И платьице короткое с оборкой, И ножки-стрелы черные в чулках, И сбивчивую речь скороговоркой, – Всё вижу я, и слышу, и ловлю. Прекрасна жизнь! Люблю! Опять люблю!

1

1. Н. В. Арнольд – кадет Симбирского корпуса, литературовед и поэт, мой друг. (Примеч. автора)

XIV

И целый вечер глаз я не свожу С моей Маруси. Да, она прекрасна, Как цвет весны. Вздыхаю и гляжу, И знаю сам, что мучаюсь напрасно. Чего я жду и что я сторожу В любви моей, прекрасной и бесстрастной, Как месяц в тишине речных зеркал? Сказать ли ей? Но что бы я сказал?

XV

Нет, никогда ни слова не скажу. Пусть будет мне она мечтой далекой. Я бессловесным счастьем дорожу. Его источник грустно-одинокий Не возмутит ничто. Я не дрожу И не ропщу, сознав закон жестокий, Что нам велит любовь туда нести, А здесь твердить всю жизнь: люблю! прости!

XVI

На черном небе рой алмазных звезд. Дрожит луна в задумчивой печали, Безмолвный сторож опустевших мест. Часы на колокольне прозвучали, И царствует спокойствие окрест. Давно уже все в доме замолчали. Я над подушкой, с книгой, в тишине. В который раз вся жизнь предстала мне?

XVII

Вновь вижу я пустынный сельский дом, Где шли мои младенческие годы, Где старый быт и чувством, и умом Я постигал среди родной природы При песнях вьюг за ледяным окном. Я помню детских мыслей переходы. Там тихо взрос я с Пушкиным в руках, Предчувствуя тебя в моих мечтах.

XVIII

Я вижу вновь безбрежные леса, И зыбь реки за мельничной запрудой. Закинута, легла моя леса, Но, углублен, я не слежу за удой. С однообразным шумом колеса Душа слилась – и просит сердце чуда, И озаряет юные мечты Нетленный образ чистой красоты.

XIX

И так всю жизнь меня в ночной дали Манила ты сияньем идеала. Когда ж вздымался вихрь и тучи шли, Я падал ниц, а сердце ждало, ждало. И над простертым в мраке и пыли Опять светило вечное вставало. И, озарен восторгом неземным, Я воскресал пред призраком родным.

XX

Тебе одной я эту жизнь отдам. Одна во всех, ты вечное виденье. Но встретишь ты меня не здесь , а там. Здесь – тени, призраки… Немая тень я. Смерть – райский сон. Так будем верить снам! В желанной смерти блещет возрожденье. Мне

солнцем светит в вихре темных лет Моя любовь, которой смерти нет. 1907 <Серноводск Самарской губ.>

ПОСЛАНИЯ

ДРУГУ

Ю.А. Сидорову

Твой дух парит над вечным Нилом. Ты – сын Египта, Ур-Нетдор. Каким непобедимым пылом Исполнен твой далекий взор! Жрец желтоликий, темноокий, С обритой мудро головой, Ты светоч радости высокой, Не зная сам, зажег собой. Обломок древний обелиска, Хранящий сфинксовы черты, С моей душой так близко, близко Свободным духом слился ты. < Люблю тебя за то, что в прошлом Мечтой свободной ты живешь, За то, что крике черни пошлом Личину Хама узнаешь.> Люблю твое презренье к черни И одиночества покой: И ты, как я, огонь вечерний, Последний луч зари родной. Во дни безвременья и скуки Путь уступая мертвецам, Вернулись мы, простерши руки К блеснувшим издали венцам. Не нам от века ждать награды: Мы дышим сном былых веков, Сияньем Рима и Эллады, Блаженством пушкинских стихов. Придет пора: падут святыни, Богов низвергнут дикари, Но нашим внукам мы в пустыне Поставим те же алтари. 1907

ПОЭТ

Вячеславу Иванову

Над дымом облачным высоко Твой храм белеет на горе, Пылает сердце одиноко На сокровенном алтаре. Пусть за дверями время плещет: Бессилен мутных волн прибой, Неугасаемо трепещет Над чистой жертвой пламень твой. Под горностаевой порфирой, С венцом алмазным на челе, С высот торжественною лирой Ты мир и свет несешь земле. Как жрец, помазанный по праву, Ты, став один у алтаря, Возносишь скипетр и державу С смиренномудрием Царя. 1907

АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ

В груди поэта мертвый камень И в жилах синий лед застыл, Но вдохновение, как пламень, Над ним взвивает ярость крыл. Еще ровесником Икара Ты полюбил священный зной, В тиши полуденного жара Почуяв крылья за спиной. Они взвились над бездной синей И понесли тебя, храня. Ты мчался солнечной пустыней, И солнце не сожгло огня. Так. От земли, где в мертвом прахе Томится косная краса, Их огнедышащие взмахи. Тебя уносят в небеса. Но только к сумрачным пределам С высот вернешься ты, и вновь Сожмется сердце камнем белым, И льдом заголубеет кровь. 1910<4 апреля. Одесса>

АННЕ АХМАТОВОЙ

К воспоминаньям пригвожденный Бессонницей моих ночей, Я вижу льдистый блеск очей И яд улыбки принужденной: В душе, до срока охлажденной, Вскипает радостный ручей. Поющим зовом возбужденный, Я слышу томный плеск речей (Так звон спасительных ключей Внимает узник осужденный) И при луне новорожденной Вновь зажигаю шесть свечей. И стих дрожит, тобой рожденный. Он был моим, теперь ничей. Через пространство двух ночей Пускай летит он, осужденный Ожить в улыбке принужденной, Под ярким холодом очей. 1913