Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
Разговор на эту тему продолжался чуть не до полуночи. Они все подробно обсудили. У Шехвар есть шансы получить с него пятьдесят, а то и сто тысяч лир. Женился на богачке, депутатом стать собирается. Всем этим непременно надо воспользоваться!
— Вот бы отхватить сто тысяч, а?!
— Хорошо бы!
— Только не транжирить их попусту…
— Лучше всего положить в банк или пустить в какое-нибудь выгодное дело.
— Лишь бы заполучить деньги, а там сообразим, что делать!
— Конечно, конечно.
— От детей нынче никакого проку.
— И не говори, дорогая. Деньги — лучший друг.
— То-то и оно!
Усадьба
Человек этот словно спустился прямо с неба, как божья благодать. Это он заставил уйти с поста председателя вилайетского комитета, немощного труса, это он, не зная усталости, колесит по деревням, чтобы поднять дух у крестьян с землистыми лицами, потемневшими от постоянной работы под палящими лучами солнца.
— Многие лета тебе!
— Дай аллах, чтобы ты всегда думал о нас!
— Ей-богу, говорит о вере и религии так, словно Коран читает!
— Можно жить без хлеба, без веры жить нельзя!
— Да пошлет тебе аллах быструю лошадь и хорошо выпеченный хлеб!
Все в один голос говорили, что руководство партии высоко ценит Кудрета Янардага. Еще говорили, что, добившись смещения председателя вилайетского комитета, сам он не пожелал занять этот пост, заявив: «Кресло меня не волнует. Мой долг — стать глазами и ушами моего народа, а главное — его устами!» Именно это и нужно крестьянам. До сих пор они неохотно, с опаской отдавали свои голоса назначенным Анкарой кандидатам правительственной партии, потому что знали, что после выборов на протяжении долгих четырех лет их так называемые «избранники» даже не заявятся к ним! Да если и заявятся, проку никакого. Произнесут несколько лживых слов, а после их отъезда опять: давай, Мехмед, вкалывай! Наводнения, снежные заносы, разрушенные бурями дома, работа в поте лица, неурожаи, голод и эпидемии, косящие детей… А «избранникам» до всего этого дела нет. Но сейчас, говорит Кудрет-бей, у нас демократия. К старому возврата нет, отныне народ будет отдавать свои голоса не ставленникам Анкары, а тем, кому сам пожелает, кому подскажет сердце. Такие депутаты, и прежде всего сам Кудрет-бей, будут постоянно печься о нуждах своих избирателей.
На Кудрет-бея возлагали большие надежды, о нем говорили: «Заворожить может своими речами! Божий дар у него. А как почитает религию! Другие боятся слово сказать. А чего бояться этой „черной власти“, превратившей мечети в казармы, если у нас демократия?»
Да-да, все боятся. Только и слышишь: «Нельзя превращать религию в орудие политики. Ведь правительство, как известно, даже под быком ищет теленка. Вот когда придем к власти, тогда другое дело!» Ясно, дрожат от страха. А Кудрет-бей не дрожит, сердце у него большое, словно мангал, и неустрашимое, как у святого Али! Да и собой он хорош, туфли носит со скрипом, одет с иголочки! И здоров, как пехливан [64] . Молодец, ну просто молодец! Да помогут ему на выборах их голоса!
64
Пехливан — богатырь-борец.
А власти между тем не дремали. Им было известно,
Полицейские, жандармы, а также члены правительственной партии брали на заметку все, что говорил Кудрет-бей. Руководство же Новой партии отмечало смелость и неиссякаемую энергию Кудрет-бея. Представители руководства Новой партии ездили по всей стране, прилагая огромные усилия, чтобы скомпрометировать существующую власть и обеспечить себе победу на выборах. Но никто из них не мог превзойти в этом Кудрет-бея.
Бывший председатель вилайетского комитета партии помчался в Анкару и пытался там доказать, что «этот проходимец» городит всякий вздор, смешивая религию с политикой, что он невежда и болтун. Но все его усилия оказались тщетными. Подумаешь: наука, знания! Здесь не кафедра, а политическая партия, которая должна взять власть. И ради достижения этой цели можно принести в жертву науку и отдать предпочтение даже мошенникам. Прежде всего политика, приход к власти, а потом уж наука, если она вообще понадобится. Народ требует не знаний, а хлеба! Да-да, хлеба!
Пусть Кудрет-бей превратил религию в орудие политики, за это несет ответственность он, а не партия. Если тот или иной гражданин нарушает законы, долг властей — возбудить против него уголовное дело и в случае необходимости арестовать. Что же касается члена партии, то по уставу он сам отвечает за каждое слово, произнесенное с трибуны по собственному побуждению. Все это относится и к Кудрету Янардагу. Пусть втирает очки кому хочет, пусть спекулирует религией, привлекая на свою сторону избирателей. Не понравится это властям — его бросят за решетку. А партии от этого никакого ущерба не будет. «Откровенно говоря, mon cher, поскорее бы его засадили в тюрьму. Ты понял меня?»
Руководство партии придерживалось такого же мнения.
— Что, разве не так?
— Совершенно верно! Сразу же пустим в ход «устную газету», распространим соответствующие слухи…
— Конечно, конечно. Говорили же мы, что без религии нация — не нация!
— Мы обещали отомстить тем, кто превратил мечети в казармы!
Подмигивая друг другу и ухмыляясь в усы, они продолжали:
— Мы ведь боремся не во имя этого бренного мира, а во имя пути, предначертанного всевышним!
— Этим все сказано…
— Пусть попробуют разобраться. Тут поневоле в затылке почешешь.
Заручившись поддержкой руководства, Кудрет пустился во все тяжкие, усилил свои нападки на правительство, обвиняя его во всех смертных грехах, за что слушатели неизменно награждали его бурными овациями и восторженными возгласами, среди которых «браво!», «многие лета тебе!», «дай аллах, чтобы ты вечно был с нами!» были самыми скромными. Все это, разумеется, прибавляло ему наглости.
Весь в пыли, вконец измотанный, Кудрет наконец вернулся из многонедельного турне по деревням, в котором его сопровождали Нефисе, Идрис и несколько членов Новой партии. Спортивная машина, специально приобретенная для предвыборной кампании, тоже была вся в пыли. Турне прошло блестяще. В своих речах Кудрет, как говорится, превзошел самого себя.