Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
— Вы правы, эфендим. Но женщина — существо слабое… Как мне известно, у Кудрет-бея в Стамбуле есть жена и дети. С женщиной, о которой вы говорите, он познакомился в тюрьме, они решили пожениться. Но к тому времени его бракоразводный процесс еще не закончился, и о женитьбе, разумеется, не могло быть и речи. Так что действовали они в соответствии с поговоркой: «Раньше отчалить, а потом уж пары поднять!» Поженились по законам шариата, а гражданский брак отложили на потом.
— Все это я знаю. Но ведь приличия надо соблюдать. Прежний
— Это отвратительно.
— Только ли это? А торговля ножами и наркотиками? А отлучки арестантов из тюрьмы? Бывало, и к утру не возвращались… Сам начальник заявлялся в тюрьму вдрызг пьяный и резался в кости с заключенными!
Адвокат хорошо знал обо всем этом, но притворился удивленным:
— Вах-вах-вах!
— Теперь ничего подобного нет и никогда не будет!
— Можно вам задать один вопрос?
— Сделайте одолжение!
— Почему вы посадили Кудрет-бея в одиночную камеру? Было соответствующее постановление суда или решение следственных органов?
— Нет, нет… Ничего такого не было. Но я имею право прибегнуть к такой мере в административном порядке. Потому что… Словом, вам известен характер его преступления. А недавно заключенные подняли бунт. Вы ведь знаете?
— Слыхал, эфендим.
— К тому же еще во время первого ареста Кудрет-бей подал прошение о том, чтобы его поместили в одиночку, сославшись на обстоятельства сугубо политического характера. Сейчас он заявил, что его прошение остается в силе, так что, как видите, в постановлении суда нет никакой необходимости…
— Вы правы, — согласился адвокат. Ничего другого ему не оставалось.
В дверях показался Кудрет Янардаг — в шелковой пижаме, коротком утреннем халате верблюжьей шерсти, отделанном синим шнуром, и лаковых шлепанцах. Раньше, при старом начальнике, он бесцеремонно входил в этот кабинет, говорил высокопарно и врал сколько хотел. Теперь же скромно ждал на пороге, пока уйдет писарь и прокурор освободится.
— Пожалуйста! — сказал писарь и удалился.
Лишь после этого Кудрет вошел и в почтительной позе остановился перед прокурором. Адвоката он не знал. «Интересно, зачем я им понадобился?»
Прокурор, не глядя на него, кивком головы указал на адвоката:
— Господин адвокат желает с вами переговорить.
Адвокат поднялся. Он знал Кудрета по его речам, слышал самую смелую из них, но до сих пор не имел чести быть знакомым с ним лично. Его выступления, мягко говоря, не отличались ни глубоким содержанием, ни блеском, ни тем, что называется научной обоснованностью, но слушатели неизменно приходили от них в восторг. Только поэтому Кудрета и поддерживало руководство партии.
Адвокат представился и предложил Кудрету свои услуги. Оба стояли, поскольку прокурор не предложил
Глядя на прокурора, Кудрет подумал: «Твердый орешек. Оно и понятно. С какой стати ему стелиться перед каждым, если все тени его боятся? Только нахрапом не возьмешь. А попытаешься, так неприятностей не оберешься. Это уж точно. Поэтому действовать тут надо осторожно, не лезть напролом».
Кудрет сообщил адвокату необходимые сведения, он записал их в блокнот, пообещал прислать нотариуса или секретаря нотариальной конторы, чтобы подписать доверенность, и ушел.
— Я вам больше не нужен, бей-эфенди? — вкрадчиво спросил Кудрет.
— У меня все! — отрезал прокурор, не поднимая глаз.
— Можно идти?
Вместо ответа прокурор нажал на кнопку звонка.
Прибежал писарь.
— Сам отведи бея в камеру! — приказал прокурор.
Кудрет понял: прокурор опасается его контактов с заключенными.
— Слушаюсь, эфендим! — ответил писарь.
Сопровождая Кудрета в камеру, писарь пожаловался:
— Свалился на нашу голову начальничек!
Кудрет оживился:
— А что?
— Извел совсем!
— Вот как?
— Разве вы на себе этого не чувствуете?
— Вроде не чувствую…
— Но ведь раньше вы с женой встречались в кабинете.
— Захочу — и опять буду там встречаться!
— Вы это серьезно? — не поверил писарь.
— Вполне. Да он ведь только что извинялся передо мной. Просил не сердиться, говорил, что вынужден был после бунта заключенных пойти на крайние меры. Милый мой, у таких, как этот, ничего не надо просить, чтобы потом, когда придет время, как следует рассчитаться с ними…
Писарь был согласен с Кудретом, но на всякий случай промолчал. Они поднялись по нескольким лестницам, прошли полутемными коридорами и остановились у камеры Кудрета. Убедившись, что поблизости никого нет, Кудрет сунул писарю в руку две ассигнации по десять лир.
— Что вы, бей-эфенди, зачем это?
Кудрет не ответил и, вбежав в камеру, вернулся с конвертом в руках:
— Постарайся сегодня же вечером сдать это письмо на почту.
Писарь перепугался. Раньше, при старом начальнике, он не побоялся бы это сделать. Да что там — письмо! Попросил бы бей-эфенди пропустить в камеру его ханым — не отказал бы! Но теперь…
Сердце у писаря чуть не выскочило из груди, но письмо он все-таки взял.
— Что с ним сделать?
— Я ведь уже сказал: отнести на почту!
— Ах, да… Приятного ужина! — пожелал писарь и быстро ушел.
Кудрет подозвал прислужника.
— Приготовь-ка мне салат, да повкуснее!
Высокий и худой как жердь прислужник соврал: кончился салат, покупать надо.
— Ступай купи! — приказал Кудрет, протягивая деньги.
Прислужник побежал выполнять приказание Кудрета, а заодно донести на писаря толстяку стражнику, дежурившему с товарищами у тюремных ворот.