Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
А крики и шум во дворе не прекращались. Заключенные открыто высказывали свое недовольство начальником.
Что это за тюрьма без карт, без гашиша и опиума, без ножей? Откуда взялся на их голову этот дьявол начальник? Сам не живет и другим не дает!
Кто-то крикнул:
— Начальник гад!
Заключенные подхватили:
— Гад-на-чаль-ник!
— Гад-на-чаль-ник!
— Долой гада начальника!
— Долой!
Лестница была забита разъяренными арестантами. Начальник метался по кабинету из угла в угол.
— Что же делать? Посоветуйте! — взмолился он, обращаясь
Писарь, как и надзиратели недолюбливавший нового начальника, коротко ответил:
— Сами думайте! На то вы и начальник!
Старший надзиратель, давно успевший помириться с писарем, чтобы действовать с ним заодно против нового начальства, сказал:
— Разумеется! Вам лучше знать, что делать в подобной ситуации.
Да, ему, конечно, лучше знать. Но он не знает, и в этом беда. Конечно, легче всего снять трубку и позвонить прокурору, и тот сразу же приедет. Однако начальник терпеть не мог прокурора, на него нападал страх, когда он, тараща глаза, начинал отчитывать его. Он заранее знал, что скажет прокурор: «Я ведь приказывал хранить все в строгой тайне! А ты что сделал? Какой же ты начальник после этого?!»
За дверями щелкнули затворы.
Начальник караула, выстроив жандармов, ждал, когда последует приказ разогнать заключенных, пресечь беспорядки. Однако начальник тюрьмы не спешил с приказом: дойдет все это до прокурора, несдобровать ему!
Заключенные во дворе скандировали:
— У-би-рай-ся-гад-на-чаль-ник!
— У-би-рай-ся-не-го-дяй!
О боже! Никогда в жизни он не слышал более обидных слов! Как же заткнуть им глотку? Может, все-таки позвонить прокурору? Ведь все равно ничего не скроешь!
Но прокурору уже было все известно. Он примчался на машине в тюрьму. Постоял у ворот, прислушиваясь к выкрикам заключенных, и, придя в ярость, приказал ефрейтору и жандармам следовать за ним.
Шум во дворе стих. Заключенные бросились врассыпную.
Мощным ударом прокурор сбил с ног какого-то здоровяка, затем еще кого-то и еще, стал пинать их ногами. Двор сразу опустел. А прокурор взбежал на лестницу, ту самую, с которой только что вещал ходжа Акязылы, и заорал:
— Я размозжу головы всем нарушителям закона и порядка! Что здесь происходит? Как вы смеете оскорблять начальника тюрьмы! Тюрьма — это вам не футбольное поле. Начальник — не судья, а вы — не болельщики! Кто подстрекал вас выступить против закона и порядка? Я выбью дурь из ваших голов и заставлю уважать закон!
Прокурор трясся от гнева.
— Старший надзиратель!
Подбежал старший надзиратель и замер, отдавая честь.
— Слушаю, бейим!
— Немедленно загнать всех в камеры, запереть и не выпускать до особого распоряжения!
Приказ был выполнен.
Прокурор ворвался в кабинет начальника тюрьмы.
— Что же это за безобразие! А ты слушаешь, как тебя оскорбляют, и в ус не дуешь! Или, может, тебе это нравится! В таком случае мне остается только пожалеть тебя. Стыдно, стыдно, дорогой! Занимаешь такую должность!
Начальник побледнел и обмяк, будто воск от огня. Руки у него дрожали, и он никак не мог взять свое прошение об отставке, лежавшее на столе. Наконец он взял его, протянул
— Вы п-правы, бей-эфенди! Совершенно правы!
Прокурор выхватил из его рук листок:
— Что это?
— П-после всего, что было, я не м-могу больше оставаться на этой д-должности!
— Ладно, — сказал прокурор. — Я все равно потребовал бы от начальства твоей отставки. А теперь объясни толком, почему они взбунтовались. — Он сложил прошение и небрежно сунул его в карман.
Начальник беспомощно посмотрел на жандармского фельдфебеля, перевел взгляд на старшего надзирателя, затем на писаря и робко ответил:
— Не знаю, б-бей-эфенди…
— А почему мне не позвонил?
— Не решался обеспокоить… Думал, обойдется…
— Да не позвони мне фельдфебель, они ворвались бы сюда и расправились с тобой!
Начальник виновато опустил голову.
— Вашему прошению я дам ход, — немного смягчившись, сказал прокурор и быстро вышел из кабинета.
— Камеры на замке? — спросил он старшего надзирателя.
— На замке, бейим!
— А как заключенные, шумят?
— Нет, бейим, все спокойно.
— С чего это они взбунтовались?
Надзиратель решил воспользоваться случаем:
— Все из-за начальника. Не умеет он с заключенными управляться. Сколько лет здесь служу, а такого, как этот, не припомню. Прежние начальники были умнее и способнее.
Прокурор покачал головой, а про себя подумал: «Начальником тюрьмы надо назначить человека решительного и смелого, чтобы в случае чего мог и кулаки в ход пустить!»
— Утром в положенное время откроешь камеры. А пока будь начеку. Зашевелятся ночью — сообщи мне лично. Ты понял?
— Сразу позвоню, бейим.
— У меня все…
— Слушаюсь, бейим!
Камеры в тот день были заперты всего на два часа раньше обычного, так что особого недовольства это не вызвало. Вскоре несколько заключенных, в их числе и Кемаль-ага, попросились в уборную. Надзиратели охотно проводили их туда и обратно, за что получили соответствующую мзду.
Акязылы не на шутку струхнул перед прокурором и сразу завалился в постель, натянув одеяло на голову. Обливаясь потом, он проклинал «этих мерзавцев заключенных». Он знал, что они все разболтают, а потом, спасая свою шкуру, свалят все на него. Разве можно на них положиться? Даже власти знают их податливость и, пользуясь случаем, все сильнее закручивают гайки. А они с покорностью баранов склоняют головы перед деджалами! Ведь слова никто против не сказал, когда в мечетях стали устраивать казармы. А потом приказали перейти с письма Корана на письмо гяуров, и они опять смирились.
— Не люди, а дерьмо, — в сердцах пробормотал Акязылы.
В ту ночь ходже приснился прокурор (аллах его знает, откуда он появился!). Схватив его за шиворот, прокурор заорал: «Так это ты главный зачинщик! За все твои дела будешь немедленно повешен!» И прокурор поволок его на виселицу. Напрасно он лил слезы и молил о пощаде. Палач накинул ему на шею петлю и… Акязылы проснулся.
Под впечатлением виденного во сне кошмара он в страхе стал прислушиваться. До него донеслись звуки шагов, скрип ржавого засова…