Московский душегуб
Шрифт:
Казалось, Фомкин не чувствовал разницы, и это было плохо. Опасная душевная разболтанность. Когда обсуждали детали, паясничал и ерзал, точно девственница на медосмотре. Башлыков не выдержал:
– Честно скажу, Коля, было бы кем тебя заменить, заменил бы. Но заменить некем.
– Да не волнуйтесь так! Замочу старичка за милую душу.
– Еще раз так скажешь, вообще погоню из отряда.
Фомкин посерьезнел:
– Григорий Донатович, клянусь, все понимаю!
– Что понимаешь?
– Какого зверя берем.
– Не зверя, Коля, человека. У него папка с мамкой
У Фомкина от удивления глаза полезли на лоб, но он и тут не сплоховал:
– Если так, давайте его усыновлять.
Дальше разговаривать с ним на моральные темы Башлыков посчитал излишним.
– Звони, – сказал он.
Фомкин набрал номер, и на том конце задумчивым баритоном отозвался телохранитель Петруша.
– Это я, – поздоровался Фомкин. – Ну чего, Петя, изменения есть?
Изменений не было. Условились так, что во время прогулки Елизара Суреновича Петруша впустит его на минутку в дом и познакомит с Машей Копейщиковой.
Фомкин подарит ей букет алых роз и невзначай замолвит словечко за побратима. И уж заодно оценит опытным взглядом гинеколога всю ее богатую фактуру.
– В семь часов, – подтвердил Петруша. – С охраной сговорено. Там мой кореш Митька. Ты же навроде мой племяш из Махачкалы.
– Маша в курсе?
– Ты что, парень? Это ей сюрприз. Она-то думает, я совсем дикий с гор спустился.
– Если сегодня тебе не даст, значит, я вообще в женщинах не разбираюсь, как гинеколог.
– Что ж, поглядим…
В семь вечера Елизар Суренович выходил из дому, садился в машину и в сопровождении охраны (обычно две "вольво", набитые головорезами) выезжал на природу, где его прогуливали, как домашнюю собачонку. Но места, куда его вывозили, часто менялись и зависели, вероятно, от настроения владыки, поэтому Башлыков отбросил заманчивый план засады в какой-нибудь дубовой рощице. Вдобавок этот план предполагал много шума, грохота и пальбы, чего Башлыков не любил. Он предпочитал ювелирную работу с одним-единственным трупом фигуранта. Вариант со снайпером, казалось бы, вполне реальный, он тоже по зрелом размышлении оставил как запасной. Дом Благовестова снаружи был оборудован суперсовременной искусной светомаскировкой, и не меньше десяти профессионалов бдительно контролировали все мало-мальски пригодные для снайперского "гнезда" точки в окрестностях, включая канализационные люки. После чудесного спасения на загородном шоссе Благовестов начал новую полнокровную жизнь и не собирался с ней расставаться из-за чьей-нибудь глупой неосмотрительности.
В таких обстоятельствах затея Фомкина, при всей ее наивности и вопиющем налете любительства, как ни странно, казалась перспективной и могла сработать.
В сыскном ремесле, как в разбойничьем, успех иногда достигается не точностью предварительных расчетов, а дерзостью и ситуационной смекалкой; и тут на Фомкина, конечно, можно было положиться.
В начале восьмого он приблизился к гнездовью владыки – пятиэтажному дому сталинской постройки, массивному, как фоб Святогора, с выступающим над подъездом каменным дворцовым козырьком. Вид у Фомкина был невинный,
– Не спеши, паренек, – сказал дружелюбно один из оперов. – Скажи-ка лучше, куда направляешься.
Фомкин не выказал ни раздражения, ни испуга:
– А то вы не знаете?
– Мы, может, знаем, но ты проясни.
Второй опер заступил ему за спину и сноровисто прогладил пальцами по всему туловищу. Фомкин хихикнул:
– К Петруше я, к Долматову. Земляк мой. Он сам пригласил.
– Цветы тоже Петруше?
Фомкин любовно огладил букет алых роз, упакованный в целлофан.
– Хороший горский обычай – цветы, женщина, шашлык.
– На горца ты похож, как моя бабка на футболиста, – улыбнулся первый опер, и на его лице Фомкин прочитал заветное желание для первого знакомства отвернуть непрошеному гостю башку. Это был очень ответственный момент. Если он вызовет у бугаев хоть малейшее подозрение, они обязательно доложат Елизару, когда тот вернется. Впрочем, они и так это сделают.
Важно, с какой подачи. Фомкин использовал домашнюю заготовку.
– Не мудрите, хлопцы. Хозяин не одобрит. Вы что думаете, Петруша меня без его ведома позвал?
– Мы вообще не думаем, мы ноги ломаем, – сказал тот, который был сзади.
– Да ладно, – возразил напарник – пусть шагает.
Это Митькина забота. Он разрешил.
Митька встретил его возле роскошного лифта с инкрустированной под серебро дверью. Это был солидный, крепкий мужчина, на голову выше Фомкина, и пиджак у него красноречиво топорщился на боку. С самого начала вся эта операция, разработанная лично Фомкиным, была классическим блефом, рассчитанным на придурков, поэтому он особенно ею гордился. Он убедил Башлыкова, что именно невероятная простота и наглость дают ему верный шанс. Изюминка заключалась в том, чтобы каждый шаг был дурнее предыдущего.
Башлыков согласился с тяжелым сердцем, буркнув себе под нос: "Черт его знает, вид у тебя действительно идиотский, может, купятся", – "Если не купятся, – смеялся Фомкин, – поколотят да выкинут. Зачем я им нужен?
Петрухин кореш, какие с меня взятки?"
Митька оглядел его презрительно:
– Ишь, какой петушок! Вправду, что ли, гинеколог?
– Диплом показать?
– Ты вот что, сявка, учти. Барин осерчает, я-то отопрусь. Отвечать вы будете. Гони двести баксов!
Фомкин аж позеленел:
– Ты что, Митяй, охренел?! С меня-то за что? Это мне Петруха должен за консультацию.
– Кто из вас кому должен, сами разберетесь. Гони бабки. Или уматывай!
Первое неожиданное препятствие Фомкин преодолел с честью. Порылся в кармашке куртки (заначка!) и достал две сложенные конвертиком пятидесятитысячные ассигнации.
– Вот все, что имею. На старость копил.
Деньги охранник принял с какой-то детской стыдливостью, развернул, разгладил на ладони и вдруг так рассвирепел, что Фомкина бычьим взглядом отбросило к стене.