Московский душегуб
Шрифт:
– Ты что же, погань, милостыню подаешь?!
– Никак нет! – взмолился Фомкин. – Остальные у Петрухи займу. Отдам, когда уйду. Честное слово!
Митька уселся с ним в лифт и доставил на четвертый этаж. Но все никак не мог успокоиться.
– Нельзя с вами по-хорошему, с поганками, – бормотал ожесточенно. – Делаешь одолжение, рискуешь карьерой, вы там бабу будете накачивать, и все, выходит, на халяву. Ну жлобы! Ну сволота!
– Понадеялся на земляка. Извини, брат.
– Не затевайся
– В крайнем случае Петруша в чулане схоронит.
Попозже выпустит.
– За каждую минуту простоя – полтинник! – предупредил громила, сплюнув Фомкину на ботинок.
Петруша впустил, не дожидаясь звонка, видно стерег под дверью. Был он взбудоражен и мелко трясся, то ли от страха, то ли от возбуждения. Запер дверь и потянул Фомкина за руку куда-то в темноту.
– Не желает тебя видеть, – горячечно забурчал в ухо. – Я сказал, друг, родич, гинеколог – ни в какую!
Грозит шефу пожаловаться. Чего делать?
– Теперь только вперед, – ответил Фомкин. – До победного конца. Ну-ка отвори пасть.
– Чего?
– Открой пасть, говорю. Витамину дам, для аромата. Американская штучка по лицензии. Бабы не выдерживают.
Машинально Петруша разинул рот, Фомкин сунул туда парализующую ампулу. Сгоряча бандит хрумкнул – и мгновенно обмяк, повалился Коле на руки, и тот заботливо опустил его на пол. Далеко шагнула наука: желатиновая карамелька – и три часа отключки. Но не из Штатов гостинец – из заповедных лабораторий КГБ.
Фомкин прислушался – тишина. Заглянул в одну комнату, в другую, побывал на кухне – никого. Прошел через роскошно меблированную гостиную, толкнулся еще в одну дверь – заперто. Машу Копейщикову обнаружил в спальне. Фомкин предстал перед ней улыбающийся, с букетом роз, но и женщина ждала его во всеоружии – голая и с пушкой в руке. Вольно расположилась на широкой, с изумрудным покрывалом кровати и ствол навела в живот. Палец на спусковой "собачке".
Голос у Маши хриплый, выразительный:
– Присаживайся, голубок. Но без резких движений.
Фомкин в прикидках обмозговывал и такой оборот событий, но в более пристойном варианте.
– Мадам! – воскликнул, прикрывая ладонью глаза. – Поражен, повержен! Вполне понимаю Петрушу.
Как устоять против такой красотищи.
– Кривляться будешь на шампуре! Сядь, говорю, и замри!
Фомкин опустился на стул, букет на колени. Вот тебе и Маша! По внешности, правда, она соответствовала восторженным описаниям Петруши – голая, нечесаная, с обезьяньим личиком, – но манеры, манеры и, главное, речь! Изысканная, точная, без всякой примеси кретинизма. Видно, что и стрельбе обучена.
– Петруха! – шумнула на всю квартиру. – Иди сюда, придурок!
Никто на зов не явился.
– Ага, – сказала удовлетворенно, – значит, с Петрушей уже разобрался? Молодец, быстро. Теперь говори, кто такой и зачем пришел? Только правду. Будешь ваньку валять, для начала прострелю колено. Вот, гляди, – вскинула руку, нажала курок. Хлопок получился негромкий, а в портрете Льва Толстого, на стене, на лбу образовалась дырочка.
– Целкость замечательная, – одобрил Фомкин. – Что вы хотите узнать, мадам?
– Кто ты? На кого работаешь? Живо! Времени у тебя осталось с гулькин нос.
Усилием воли Фомкин изобразил на лице затравленность:
– Не совсем понимаю… Я обыкновенный гинеколог… Петруша пригласил для консультации. Цветы для вас… Разрешите преподнести?..
Вторая пуля цвиркнула над его головой, опалив темя. Дамочка была нервная.
– Смотри сюда, – показала на стену. – Видишь кнопку? Если нажму, через секунду ворвутся головорезы. На кусочки распилят. Пожалеешь, что от пули не подох. Понял меня?
– Конечно, понял. Но что я должен сделать, чтобы избежать страшной участи?
– Ладно, пока замри… – Все у Маши было под рукой, и телефонная трубка тоже. Не спуская глаз с Фомкина, накрутила номер, он не углядел какой. Заговорила, не назвав собеседника по имени. Классный оперативный кадр.
– ..Да, да… Явился Петрутин знакомец, я вам сообщала. Петрушу сразу завалил… Да, понимаю… – Слушала она довольно долго, попутно развлекаясь тем, что прицеливалась Фомкину то в лоб, то в глаз, то в живот.
Мало того что нервная, она была еще и озорная. Фомкин вынул розы из целлофана и сделал Маше знак: нельзя ли, дескать, поставить в вазочку? – на что она скорчила такую гримасу, от которой, вероятно, бедный Петруша и приходил в половой экстаз.
– Поняла, все поняла, – сказала она в трубку. – Хорошо, перезвоню попозже…
– Ну вот, голубок! – положив трубку, воззрилась на Фомкина, как ему показалось, с сочувствием. – Маленький шанс у тебя появился отсюда выбраться. Крохотный такой шансик. Но соображать должен очень быстро.
– Постараюсь, – ответил Фомкин. – Единственно, чтобы вам угодить.
– Как собирался кончить старика? Неужели голыми руками?
– Какого старика? Петрушиного хозяина?
– Не дури, парень. Соображай. Или я тебя сейчас кокну, или уберешь старика, а я прикрою. Ну что?!
– В жизни пальцем никого не тронул. Профессия у меня миролюбивая, гинекологическая… Да зачем кого-то убивать? Вам-то зачем? – В задумчивости Фомкин потянулся к нагрудному карману.
– Руки!
– Платок хотел достать, – пояснил Фомкин, спустя руку обратно на колено.