Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
В ответ Лёха напомнил ему о постоянных просьбах армейцев сделать несколько разведывательных полётов с фотографированием в районе Мадрида и Саламанки и предложил попробовать себя в качестве стрелка-радиста люксовой турели повышенной комфортности, тем более, что в приходе пароходов намечался некоторой перерыв.
— Ну или место в бомбоотсеке опять же свободно, — пошутил Лёха, — откроем люки прямо над посольством, что бы время не терять.
Сравнив почти двое суток в пыльной машине и всего полтора часа полёта, Николай Герасимович сделал вполне логичный выбор.
В результате товарища главного
* * *
— Командир! Давай сделаем крюк над Аликанте! Надо порт посмотреть с воздуха, — донёсся голос Кузнецова из задней кабины.
— Принял, — отозвался Лёха и плавно завалил самолёт на правое крыло, направляясь к побережью Аликанте.
С высоты Аликанте казался совершенно иным миром, особенно в сравнении с суровой и мрачноватой Картахеной. Если Картахена была типичным портовым городом с сухими холмами и индустриальной суетой, то Аликанте открывался как приветливый и утончённый курорт. Улицы города радовали глаз тенистыми бульварами, нарядными ресторанами и изобилием зелени. Широкий променад с уютными кафе, расположившимися вдоль пляжей, создавал ощущение умиротворённости, которое казалось совершенно чуждым военному времени. Даже порт выглядел почти игрушечным — с единственным краном и минимальной охраной, словно война обошла этот уголок Испании стороной.
Лёха, положив самолёт на крыло, пытаясь дать Кузнецову лучший обзор, внимательно разглядывал старинные кварталы города, словно сплетающиеся в хаотичный лабиринт узких улиц, и тянущиеся к горизонту белоснежные дома вдоль побережья. Глаз не мог не цепляться за широкую линию пляжей, омываемых бирюзовыми волнами Средиземного моря. Это была картина, которая совершенно не сочеталась с его мыслями о войне, любви, и его месте в этом мире.
Между тем Кузнецов, крутя турель, внимательно изучал порт и, обращаясь по связи к Кузьмичу, вслух отмечал детали — расположение причалов, складов и подъездных путей. Для него эта картинка была не просто живописным видом, а частью войны.
Вопреки ожиданиям Лёхи, они спокойно сделали облёт Аликанте и затем плавно взяли курс на Мадрид. Приземление также прошло без сюрпризов, и аэродром Алкала встретил их прохладным ветерком и деловитой суетой.
Кузнецов взял их с собой. Лёха едва успел вылезти из кабины, как их уже усадили в автомобиль, стоявший наготове. Пыльные дороги Мадрида мелькали за окнами, пока машина быстро неслась в сторону советского посольства.
25 ноября 1936 года. Советское представительство, Мадрид.
Дав время привести себя в порядок, после перелёта, наших товарищей провели в зал гостиницы «Палас», где находилось советское представительство. Увидев в строю занкомых
с листом бумаги. Он с серьёзным видом зачитывал начал зачитывать текст телеграммы о представлении к наградам. Очередь дошла до Лёхи с Кузьмичом:
— За проявленное мужество и находчивость при выполнении боевых задач в интернациональной борьбе с фашизмом, представить к награждению орденом Красной Звезды старших лейтенантов Алексея Максимовича Хренова и Георгия Кузьмича Кузьмичева!
Лёха и Кузьмич, переглянувшись, с гордостью хором ответили:
— Служу трудовому народу!
Розенберг с одобрением кивнул и добавил:
— Сами ордена получите по возвращению.
Позже, уже в коридоре, когда вокруг никого не было, Кузьмич вдруг резко остановился, обнял Лёху и, сбросив привычную сдержанность, тихо сказал:
— Лёша, спасибо тебе за всё. Когда я впервые увидел эти этажерки, я же думал — всё, конец мне. Собьют в первом же вылете, как пить дать. Даже письмо Маше написал, чтобы детей растила как следует, если вдруг… — Он замолчал, не в силах продолжить. Его слова были пропитаны искренностью и теми страхами, которые он, как настоящий мужчина, всегда скрывал. — А сейчас, гляди, сам не верю — я орденоносец! Это ведь твоя заслуга. Спасибо тебе, Лёша. Жалко сам орден пока не дали!
У Лёхи сами собой навернулись слёзы. Он крепко обнял Кузьмича, слова сами вылезли из глубин мозга:
— Да брось ты, Кузьмич! Фигня это всё. Попросим, дадут! Нам, как морякам ордена прямо таки необходимы! Особенно Красной Звезды! Тогда нас даже акулы жрать откажутся!
— Почему это? — лицо Кузьмича стремительно теряло восторженность и стало приобретать своё нормальное выражение крайней подозрительности, стандартное при общении с Лехой.
— Сам подумай, каково это, орденами, да с острыми лучами, потом какать! — добавил в голос пафоса Леха.
Кузьмич выдохнул, заулыбался и сдавил плечо Лёхи ладонью. Его лицо прояснилось, и даже суровые будёновские усы смягчились и обвисли от дурацкой улыбки.
26 ноября 1936 года. Аэродром Алкала, около Мадрида.
Вернувшись утром на аэродром Алкала, Лёха удивился, обнаружив свой самолет не только не растащенным на запчасти, но находящимся в полной сохранности и готовым к бою, да ещё и полностью заправленным, с подвешенными рядом с «Бандурой» на кассете десятком небольших бомб, килограмм по двенадцать — пятнадцать.
Кузнецов сообщил им, что на несколько дней, пока он занят делами в Мадриде, их просят слетать в разведывательные рейды за линию фронта.
По соседству с Лёхиным самолетом стояла изрядно потрёпанная СБшка с республиканскими знаками, также накрытая маскировочной сеткой. Из-под нее доносился стук молотков и негромкие разговоры, видно самолёт оперативно приводили в порядок.
Рядом со своим самолётом Лёха обнаружил невысокого темноволосого молодого человека с шикарным чубом и близко посаженными пронзительными глазами, увлечённо рассматривающего пулемёт Браунинга, пришпандореный на месте штурмана. Не похожий ни разу на испанца товарищ теребил в руках советский лётный кожаный шлем.