Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая
Шрифт:
28 ноября 1936 года. Кладбище города Саламанка.
На следующий день генерал Франко стоял во главе траурного митинга с маской скорби на лице. Хотя куда больше подошло бы выражение откровенной ярости, которую он с трудом скрывал. Церемония прощания с его первым заместителем и другими погибшими была торжественной, но обстановка раздражала его до глубины души. И не только из-за утраты ближайших соратников.
Всего два дня назад этот м*дак, его политический заместитель устроил грандиозный митинг в центре города, призванный поднять боевой дух франкистов. Толпа
Именно в этот момент, как из ниоткуда, прямо из высокого ясного неба, появился одинокий республиканский самолёт. Никто не успел даже понять, что происходит, когда одна небольшая бомба угодила точно в трибуну, вторая — в оркестр, оборвав бравурный марш и превратив его в похоронный. Но самая большая беда произошла, когда третья бомба угодила прямиком в сортир, мгновенно перемешав его посетителей с древесиной и нечистотами, разметав и развесив получившуюся смесь по газонам и деревьям парка.
Сам Франко, к его счастью, задержался в кабинете и не успел добраться до трибуны. Впрочем, этот случай оказался едва ли не единственным плюсом в той катастрофе. Собрав части своего заместителя в один пакет и организовав торжественные похороны, Франко теперь имел возможность двинуть своих людей вверх.
Но…
Взрыв мгновенно уничтожил не только политического заместителя Франко, но и весь цвет местного франкистского руководства, стоявшего рядом. Масштаб и лёгкость этой потери потрясли всех, включая самого генерала.
И этого позора оказалось недостаточно. Немцы, базирующиеся на аэродроме в Талавере, оперативно выслали свои «Хенкели», чтобы перехватить дерзкого республиканца. Но вместо того чтобы исправить ситуацию, они лишь усугубили её. Ни один из истребителей не смог не то что сбить, даже догнать наглый советский самолёт. Более того, как сообщили подчинённые Франко, даже подловив советский самолёт на подходе к аэродрому, один из «Хенкелей» попал под огонь и едва дотянул до базы, оставляя за собой длинный чёрный шлейф горящего масла, а второй расцвёл огненным костром прямо между окопами на передовой. А республиканский разведчик, словно насмехаясь, ловко ушёл из-под обстрела и приземлился на аэродроме в Алькале.
Франко вспоминал события с раздражением, глядя на медленно ползущий катафалк. Это была не просто утрата — это был удар по его репутации и сигнал о слабостях, которые он не мог себе позволить. Поднимая глаза на собравшуюся толпу, он уже думал о том, как обратиться к своим немецким союзникам, спросить объяснений за этот унизительный провал и потребовать новейшую технику, способную как минимум на равных бороться с русскими самолётами.
27 ноября 1936 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
— Ну что, товарищи лётчики-бомбардировщики! Поздравляю с выполненным заданием и, наконец-то, первым сбитым самолётом противника! Молодцы! Сбили «Хенкель пятьдесят первый!» Наземные части подтвердили только что, — командир истребительной авиации Республики, товарищ Пумпур радостно
Пофигистически настроенный от усталости Лёха, важно раздувшийся Кузьмич и совершенно счастливый Хрюкин стояли в центре внимания.
— В соответствии с правилами учёта, записываю половину сбитого самолёта товарищу Хрюкину и половину — товарищу Хренову! Ну а Хули! — добавил улыбающийся товарищ Хулио, в быту именуемый Пумпуром.
— Прошу пожертвовать четверть из моей половины сбитого самолёта мятежников товарищу Кузьмаччио и вторую четверть в фонд борьбы с мировым империализмом! — не удержался от высказывания Лёха.
Глава 33
Рожденный ползать
17 ноября. Небо над Картахеной.
Через день, залатанная на скорую руку, Лёхина СБшка тяжело разбежалась по взлётной полосе мадридского аэродрома Алькала и, покачав крыльями, уверенно взяла курс на родную Картахену. Полёт проходил в тишине, нарушаемой лишь гулом двигателей, но спокойствие оказалось обманчивым. Полтора часа спустя, подлетая к аэродрому, Лёха заметил вспышки зенитных разрывов, хаотично мерцающих над Картахеной.
— Твою мать… — выдохнул он сквозь зубы, сдерживая вспышку злости. На фоне дымящихся разрывов в небе выделялся десяток маленьких точек, методично сбрасывающих тёмные капли на город и порт. Итальянские «Пипистроне» или немецкие «Юнкерсы» — думал Лёха разгоняя свой самолёт…
— Экипаж, огонь по готовности, — произнёс он в шлемофон.
Кузьмич, хвостовой стрелок, первым открыл огонь, и пулемёт взревел, словно огромный хищник, готовый рвать на части врага. Спустя секунду к нему присоединился Кузнецов, заполняя воздух тяжёлыми очередями. Лёха повёл самолёт в крутой разворот, стремясь оказаться в выгодной позиции. Итальянцы, заметив атаку, начали маневрировать, но две машины всё же задымили, не выдержав плотного обстрела, и пошли в сторону открытого моря.
Лёха прицелился на замыкающий строй пятнистый бомбардировщик. Его самолёт плавно догонял врага, а пулемёт Кузьмича работал без остановки, поливая противника свинцом. Внезапно «Пипистроне» рванул вверх, отчаянно пытаясь уйти. Лёха резко отжал штурвал, и СБ проскочил под итальянцем буквально в десяти метрах, на волосок от столкновения.
Позади пулемёт забился с новой силой. Очереди оказались точными: сначала загорелся правый двигатель, затем пламя охватило и центральный. Спустя несколько секунд в небе над Картахеной ярким факелом вспыхнула пятнистая машина. Огненный след, словно лента, тянулся за падающим бомбардировщиком, пока тот с грохотом не рухнул в море, оставив на поверхности лишь маслянистые пятна и обломки.
— Сбили!!! — голос Кузнецова прорезал эфир, наполненный восторгом и адреналином.
— Предлагаю записать сбитый самолёт на счёт товарища главного военно-морского советника, — пошутил по внутренней связи Лёха — в соответствии с системой подсчета очков он получает половину сбитого самолёта и по четверти мы с Кузьмичом!