Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Хренов Алексей

С соседних самолётиков застучали Дегтярёвы, рассыпая патроны в небо.

«Рано и далеко», — думал Лёха. — «Там банки-то в ДА всего по 60 патронов, вот на смене нас и подловят.»

«Мессеры» качнулись в небе, словно отвечая на далёкие трассеры, замерли на секунду и вновь ринулись в пикирование. Ведущий из них нацелился на правый бомбардировщик Николаева — огненные трассеры устремились к соседней машине. Алибабаич дал несколько очередей, пытаясь отогнать назойливого противника от самолёта товарища. Стрелок соседнего самолёта

тоже выпустил длинную очередь и замолчал. «Мессер» промчался мимо, уходя вниз и вправо.

Ведомый «мессер», отставший на двести метров, выбрал целью ведущую машину Острякова. Он стремительно приближался и в какой-то момент атаки неосторожно подставил своё светлое брюхо. Расстояние между ним и Лёхиным бомбардировщиком сократилось до метров ста пятидесяти. Лёха дал ногу, заставляя СБшку вильнуть вправо и открывая цель для стрелка. Снова сзади басовито загрохотал хвостовой пулемёт Алибабаича длинной очередью, выпуская боекомплект. Трассеры устремились в сторону «мессера», и часть из них точно угодила в цель, пройдясь по вражескому самолёту. «Мессер» резко дёрнулся и крутанулся влево, выходя из атаки.

— Есть, попала! — восторженно орал стрелок.

В «концерт» коротко включился пулемёт Кузьмича, отчего в эфире на секунду повисла тишина.

— Кузьмич, сколько до порта? — спросил Лёха, возвращая самолёт на курс.

— Восемь минут до подлёта, — ответил штурман. — «Мессеры» снижаются и уходят вправо, на свой аэродром. У одного вижу белый дым, — удовлетворённо доложил Кузьмич, наблюдая результат.

Глава 46

Усатый Карлсон

24 мая 1937 года. Небо над портом Майорка.

Лёха облегчённо выдохнул. «Всё-таки крупнокалиберный пулемёт — это вещь,» — подумал он. Честно говоря, он ожидал, что немцы будут более настойчивыми. «Впрочем, у них тоже всего пара пулемётов винтовочного калибра на борту — никто не хочет подставляться под наши очереди.»

На подходе к порту их встретила лобовая атака итальянских бипланов, буквально засыпавшая их градом мелких, но всё равно очень опасных пуль.

Теперь пулемёт Кузьмича грохотал без остановки. По проскочившим в заднюю полусферу долбил стрелок.

Грохот и вибрация были такими, что Лёха не сразу услышал вопль Кузьмича и только по миганию лампочек осознал, что пора ложиться на боевой курс.

Вокруг появились дымные шапки зенитных разрывов. Несколько раз по фюзеляжу застучали осколки, и самолёт буквально прошёл сквозь чёрный дым.

Кузьмич привычно отсчитывал курс:

— Вправо два… ещё один… назад влево один… Курс.

В это время самолёт Острякова, а затем и второй ведомый Николаев открыли бомболюки и почти сразу высыпали свой опасный груз. Бомбы со свистом устремились к цели. Освободившись от веса, самолёт Острякова, став легче на шестьсот килограммов, начал плавно разворачиваться

и уходить вправо с ускорением, как лёгкий блинчик на сковороде. А вот самолёт Николаева, хоть и прибавил в скорости, продолжал идти прямо и со снижением, постепенно отдаляясь от группы.

— На боевом, — отозвался Кузьмич. — Три, два, один… сброс!

Самолёт тряхнуло, его приподняло вверх, и он ощутимо пошёл в разгон, медленно нагоняя отстающий бомбардировщик.

— У Николаева левый движок дымит, — доложил Кузьмич.

— Опа… — Лёха замер на мгновение, обдумывая выбор, или разворачиваться за командиром, удаляющимся вправо, или идти следом за подбитым самолётом Николаева. Он положил свою СБшку в левый вираж, оценив обстановку, затем плавно перевёл её в правый и выровнял курс в вдогонку самолету Николаева.

— Алибабаич! Доложи Острякову, что у Николаева движок дымит и мы пошли его сопровождать до Менорки.

— Командира! Рация йок… Пуля попал, совсем всё рация, мёртвый, — обрадовал Лёху стрелок.

Позади и снизу, изо всех сил насилуя моторы и изрядно дымя, их пытались догнать несколько итальянских «Фиатов».

«Вот это вопрос,» — подумал Лёха, мрачно прикидывая ситуацию. — «СБшка быстрее этих итальянских 32-х Фиатов километров на сотню по максимальной скорости. Но это если по паспорту. На наших подсевших движках километров пятьдесят — шестьдесят если и будет, то отлично. Значит где то километр в минуту должны выигрывать. А у Фиатов, бывает, и крупнокалиберные пулемёты стоят» — пришла ему в его голову нехорошая мысль.

Гонка продолжалась уже десять минут, и Лёха, глядя на свои приборы, отметил, что слегка дымящий самолёт Николаева еле выжимает около трёхсот пятидесяти километров в час. Он сам держался в трёхстах метрах позади подбитого бомбардировщика, а итальянские «Фиаты» неслись позади них, отставая уже на пару километра, изо всех сил пытались их догнать, но пока постепенно увеличивали дистанцию.

Впереди показался другой конец Майорки и синеющая полоска моря. Лёха заметил, что Николаев начал терять скорость — видимо, повреждённый самолёт больше не мог удерживать прежний темп. Лёха слегка добавил газ и нагнал его, выровнявшись сбоку. Увидев его, Николаев в шлеме и очках замахал руками, показывая жестами, что левый двигатель барахлит.

«Это мы и так видим, капитан очевидность!» — подумал Лёха.

Судя по жестам Николаева, тот собирался тянуть повреждённый самолёт до Менорки, несмотря на пробитый левый двигатель. «Ну когда же вы наконец наладите нормальную связь!» — раздражённо подумал Лёха.

Тут ему вспомнилась книга из будущего, про сталинские репрессии и наркома Ежов, который в отместку за старый выговор с радостью расстрелял всех ведущих сотрудников института связи, где одно время работал парторгом.

«Тебя бы самого, сука, в самолёт Николаева сейчас, с врагами бороться», — мрачно подумал Лёха.